Парадокс Тесея

Нельсон хотел по новой проконсультироваться у хозяина – сребробородого дельца с каверзными глазенками и булькающим голосом, сладостью и градусом похожим на перебродившую медовуху. Но тот был занят: взахлеб торговался с какой-то старушкой насчет расписного декоративного самовара. Старушенция попалась кремень, разве что огонь не высекала.

– Лидия Владимировна, ну помилуйте, какие семь тысяч, – стонал торгаш, – редкая, авторская вещь. Малотиражный набор, Коростень.

– Сам ты Коростень, Толя, – передразнила она. – Да хоть лиможский фарфор. У «Пчелок», это я о самоварах толкую, кроме непосредственно самовара в довесок идет заварочный чайничек. Он же маковка. И подставка под него. А у тебя товар – как глаза Михаила Илларионовича Кутузова. Некомплект.

О неполноценности самоварного набора продавец, кажется, не знал. Вернее, о том, действительно ли к изделию полагаются дополнительные предметы. Присматривался к норовистой Лидии Владимировне, словно проигрывал покерную партию, – а не блефует карга? Не смог. Сменил тактику:

– Лидия Владимировна, вы меня, конечно, извините, но как почтенной даме вашего… эээ… вашей комплекции довезти до дома столь хрупкую и тяжелую вещь? А так доставочку оформим, если сговоримся… В лучшем виде.

Этим явно запрещенным приемом лебезящий иезуит уколол противницу в больное место. Ее ироничная игривость улетучилась, плечи опали. Пожилая амазонка Удельной стала просто – пожилой. Неужто уйдет ни с чем? Как же, не на ту напал. Лидия Владимировна вдруг обернулась, пронзила Нельсона взглядом – нутро проморозило до пупа, – задержалась на шпингалетах и шкодливо ему подмигнула.

– Спасибо за заботу. Мне вон молодой человек подсобит. А знаешь, Толя, почему? – с убийственной нежностью спросила старушенция. – А потому, что я ему за это расскажу, как ты втюхиваешь советскую фурнитуру за дореволюционку. И покажу, где найти подлинную. Что думал, глухая я, не слышала, как ты ему по ушам ездил? Вороненый чугун за латунь! Постеснялся бы перед реставратором.

Нельсон, который лет десять как не был «молодым человеком», браво выкатил грудь, демонстрируя Толе непоколебимое намерение ради Лидии Владимировны нести вместе с самоваром и швейную машинку «Зингер», и походный примус, и вон ту оплешивевшую медвежью шкуру. Что угодно, куда скажет, хоть до Шушар. Торговец, сплюнув, капитулировал.

– Спасибо, что согласился, – сказала позже Лидия Владимировна, когда Нельсон, снабженный правильными, почти такими же, как на фотографиях из особняка, шпингалетами, шагал с самоваром к метро. – Есть у меня для таких габаритных покупок помощник, но он на время выбыл из строя. С лошади упал, порвал связку. До ноября катается не на кобыле, а на костыле, – она опустила за Нельсона жетон в прорезь турникета. – Нам до Василеостровской, там пересядем на троллейбус.

Услышав адрес Лидии Владимировны, Нельсон понял, что судьба решила выкинуть непредвиденный кунштюк. В этом доме он летом начищал витраж – пятый по счету, особенный. Запомнил неспроста: василек под краской распустился не синий, а черно-белый. Нельсон чуть не грохнулся со стремянки-табурета от бредовой мысли, что химией обесцветил стекло. Выяснилось, что оно монохромное. Гризайль. Признаться? Оценит?

Оценила.

А прочее волонтерство «жилетов»? А особняк? Нельсон колебался – а проекцию с Лениным на фальшфасаде?

Лидия Владимировна оценила все, Ленина – в первую очередь. Хохотала на зависть всему троллейбусу. Смех у нее был приятный, скрипучий, напоминавший что-то родом прямиком из детства – молодой снежок или свежий накрахмаленный пододеяльник. Выглядела она вроде и спортивно – дутая серебристая куртка, на ногах кроссовки – но без плачевной моложавости или чересчур эксцентричных аксессуаров, популярных у резвых бабуль. Она сохранила невесомую сухоцветную красоту: та утонченная манера старения, которая позволяет некоторым актрисам до скончания дней играть в кино королев и цариц. Однако не лицедейский пламенек живил изнутри этот благородный антикварный стан – нет, некая невидимая, вековая, тектоническая сила. И биография выдалась примечательная: рассказала, что в юности окончила блокадное реставрационное училище, восстанавливала после войны Ленинград… Подождите, сколько же ей в таком случае лет? Но в отношении нетленной Лидии Владимировны действовала, похоже, лишь одна аксиома: математикой ее не обсчитать. И никаким другим способом тоже. Нельсон даже пробовать не стал (нарвется еще, подобно олуху Толе). Нет уж, подобное вневременное существо лучше не гневить, раз посчастливилось познакомиться.