Парадокс Тесея

Раньше они такое не обсуждали, но Лиле было ясно как божий день: Денис участвовал в акции не ради «жилетов», Петербурга или особняка, а ради категоричного, на повышенных тонах проводимого диалога с отцом.

– Добивался, – он опять икнул. – Ты флешку смотрела?

– Нет. Воды моей, может, попьешь?

Безнадежно.

– Посмотреела… А кто бы не… Папашка мой феерично проебался, – Денис оттолкнул тарелку с руинированным мясом. – Есть не хочется… Будешь? Перемудрил он. Доэск… экс… экс-пе-ри-мен-ти-ро-вал-ся. Тело в саркофаге к Ленину имеет не больше отношения, чем этот бургер, – он неприязненно покосился на стол. – Огра… органически… Не понимаешь? Да и хрен с ним. Я-то думал, после акции придет проверка и поувольняют всех нахер, но неееееет… – лицо Дениса исказил пьяный приторный оскал. – Ошибочка вышла. В верхах уже были в курсе, приколись?.. Все начальники, все инстанции. Но им надо, чтобы любой мог зайти в Мавзолей и узреть там вождя. Целехоньким. Поэтому… шоу маст гоу он.

– А в чем проблема тогда?

– Отец испугался, что из-за акции журналисты начнут докапываться… Вызнают правду. Публично уличат. Не его, весь досточт… чтимый аппарат. Сказал…

На дне замутненных Денисовых глаз полыхнул дикий, абсолютно трезвый страх.

– Что? Что?

– Что покончит с собой, если это вскроется, – выдавил он.

– И ты ему веришь? – Лиля на автопилоте протирала салфетками заляпанный стол. – Такая грубая манипуляция. Банальная.

– Верю. У отца со смертью особые отношения. Для него это… – Денис завис, покачивая головой. – Как би… билет обменять на более ранний рейс, понимаешь?

Верит – значит, неважно, реальна угроза или нет. Болит у него по-настоящему. Но что сказать на это? Как приободрить? Сдавленная сочувствием Лиля панически подбирала слова. Бессмысленный, беспредельный фарс. Усатый завсегдатай за стойкой смачно матюкнулся, доказывая что-то бармену. На полках разноцветно поблескивали подсвеченные бутылки (Лилин рукастый однокурсник научился воссоздавать из таких шестигранные кирпичики фальконье, хотя технология считалась утраченной, – барное стекло для его диплома собирали всей академией, как только не спились). И тут она увидела маячившие за тульей шляпы часы. Всплеснула руками:

– Время! Двадцать минут до поезда!

Эти кошмарные, каторжные двадцать минут напомнили Лиле, как «жилеты» толкали от «Белой ночи» платформу с проектором. Правда, вместо тележки ей приходилось управляться с медлительным, валким человеческим тюфяком и к тому же заставлять его совершать осмысленные движения: расплатиться по счету, осилить полкилометра по запруженному, пузырившемуся зонтами Лиговскому проспекту, засунуть сумку на ленту досмотра, ненадолго обменять паспорт на участливую улыбку вышколенной проводницы.

В вагоне «Сапсана» Денис вконец расклеился. Побледнел, взопрел лбом и, взбороздив коврик, вломился с сумкой в туалетную кабинку. Лиля приложила ухо к окатистой стенке – за ней москвича изнурительно, с оттягом, вырвало.

– Провожающие, выходим!

* * *

Что же выбрать? Нельсон ополоумел от шпингалетов, петель, засовов, ручек, декоративных накладок – словом, от беспощадного изобилия той старинной оконной фурнитуры, что раскрылось перед ним на Удельной. Избыточный ассортимент – еще хуже, чем недостаточный, это он уже понял. Поначалу-то, наоборот, разочарованно цокал, как грибник, пришедший в незнакомый заманчивый лес и увидавший под соснами только крупную спелую чернику. За железной дорогой его обступили безголовые манекены в акриловых свитерах, карусельки курток из кожзама, от которых несло клеевой смесью и синтетикой, груды резиновых сапог да грядки очков с пластиковыми линзами (любой минус за ваши триста пятьдесят рублей). Первостатейный вещевой рынок, отборнейший ширпотреб. Круче Апрашки. И где, черт возьми, обещанный антикварный парадиз?

По мере погружения в торговые глубины, однако, ассортимент павильонов потихоньку морфировал: пошловатый плюш и люрекс замещались вытертым бархатом и жаккардом, грошовый кухонный инвентарь – кузнецовскими чашечками, СD-диски в непрочных футлярах – виниловыми пластинками (от битлов до Седьмой симфонии Шостаковича до мажор), пока в конце концов подлинная блошиная Уделка – голконда барахольщиков и собирателей – не предстала перед Нельсоном во всем затрапезном великолепии.

Ригельные шпингалеты разной степени сохранности наряду с ненужным хламом предлагали в каждой четвертой лавке. Нельсон думал, что купит первые же более-менее соответствующие эпохе, стилю и размеру, но слишком увлекся (у этих точно такие, как надо, кремоны, но у тех, которые в сорок втором павильоне, – более подходящий оттенок металла) и пару часов спустя обнаружил, что его капитально заклинило. Парализовало чрезмерным обдумыванием ситуации. А вдруг где-то там, в неисследованных раритетных копях, можно нарыть варианты получше? Вот и встал, как последний дурак, со шпингалетами наперевес посреди набитого всякой дивной винтажной всячиной магазинчика, сооруженного из портового контейнера.