Парадокс Тесея

– Ты начал собираться, и все работы вдруг показались тебе глупыми, простоватыми, невзаправдашними. Кустарными – в плохом смысле. Словно и не керамика. Так, куличики в песочнице. А дальше ты представил, что будет, когда их увидит кто-то еще. И хуже того – не примет. Осудит. Обсмеет.

Нельсон кхекнул. Но не опроверг.

– Это нормально, – Кира старалась не затягиваться саднившим дымком, – твои эмоции, сомнения, страхи. Ты имеешь на них право. Их испытывает любой из нас, кто выносит на суд общественности свое творчество. И да, продукт нравится далеко не всем. У авторов есть мерзкая, неудобная особенность – гипертрофированное, прущее наружу чувство внутренней правоты. Которое, однако, превосходно уживается с патологической неуверенностью в себе. Мы можем позволить себе делать то, что считаем правильным по художественным причинам. Точнее, не можем позволить себе этого не делать. Поэтому поневоле учимся не обращать внимания на чужие реакции. Но я разглядела что-то стоящее в твоих вещах, иначе не поручилась бы за тебя. Да-да, а ты как думал? К слову, не я одна. Обещаю тебе, будет успех. Отрывай задницу от пола и давай собираться.

– Жаль, что Лиля так не считает, – произнес Нельсон, в задумчивости перекатывая табак в клочке прозрачной папиросной бумаги. – Совсем пропала под благовидным предлогом работы. Она не в восторге от моей… мм… телесно-ориентированной керамики. Ты сама видела. Но я до последнего надеялся, что сегодня она придет. Все же выставка.

В глазах его проступила, сродни тому как проявляется изображение на чуткой фотобумаге в кювете со щелочным реагентом, тень значимого, невысказанного.

– Почему тебе это важно?

Недоделанная самокрутка замерла в пальцах. Поразмыслив, Нельсон отложил папироску. Встал, стряхнул табак со штанин. Отошел к дальнему стеллажу, где подсыхали сувенирные тарелки с нарисованной корюшкой, с осторожностью выдвинул снизу пластиковый ящик, снял крышку. Кира проследовала за ним, лавируя между столами, – тут и там в теснинах мастерской подстерегали охочие до бедренных косточек драчливые углы.

– Ты первый человек, который это увидит, – сказал Нельсон. – Может статься, и единственный.

Что-то до слез щемящее было в уязвимости этих слов. Будто предупредил – вот, держи, весь ценный груз моего доверия. Пожалуйста, не урони. У Киры перехватило дыхание. Подобными знаками дружбы не разбрасываются. Нужно обойтись с работами из ящика настолько бережно, насколько возможно.

Но щадить чувства керамиста не пришлось. Стройные, идеально пропорциональные вазы нежного, пионно-розового оттенка (никаких гениталий) вызвали у Киры вполне искреннее потрясение, о чем она поспешила сообщить сразу, как обрела дар речи. Диковинная текстура, как бы в технике объемного декупажа, кстати, тоже напоминала пионовые лепестки, уже другие – белые, подсохшие, на вид крайне недолговечные. Тронуть страшно. И в то же время почему-то непреодолимо захотелось их сковырнуть.

– Псориаз, – пояснил Нельсон и невзначай корябнул ногтем стенку вазочки, отчего она мигом лишилась нескольких шелушинок, раскрыв исподний красный крап. – Аутоиммунная болячка, хроническая. Причины до конца неизвестны, гены точно играют роль, стресс, вроде, тоже. Может уйти в ремиссию, но не у всех. Не у Лили.

У Лили псориаз… Кира, конечно, замечала сыпь, изъязвленные корочки на висках, снежную крупку, покрывавшую плечи, а еще – нервические почесывания, глухую (даже в жару) одежду, плотно зашторенные примерочные, когда удавалось затащить подругу в попавшийся по пути магазин. Думала, аллергия, перхоть, экзема, да, в сущности, какая разница. С комментариями и советами не лезла – рассудила, что Лиля сама расскажет и спросит, если понадобится. И перестала обращать внимание.

А Нельсон, значит, боялся ранить Лилю. Хотя керамика эта создана с таким неприкрытым восхищением Лилиной фактурой, что могла бы, наоборот, помочь ей увидеть телесную красоту, пусть и глазами смотрящего. Сделать первый шажок к принятию инаковости – к преодолению неуместного, кем-то абстрактным навязанного стыда. Ну и керамист, безусловно, заслуживал, чтобы преисполненные любви творения по достоинству оценила та самая, единственно важная зрительница.

– Насколько же мы хрупки в своем стыде. И как легко разбить нашу самооценку, нечаянно или нарочно… Образ – огонь, – безапелляционно высказалась Кира, пока Нельсон убирал вазы обратно в ящик. – Когда-нибудь Лиля обязательно со мной согласится. Особенно если мастер перестанет валять дурака и будет готовиться к выставке. Которая, заметь, воспевает естественность.

– Я отложил некоторые вещи вон там, на столе. Пройдись по полкам, добавь на свой вкус, ладно? Ты выберешь лучше меня.

Кира и выбрала. Теперь заматывала экспонаты скотчем, укладывала свертки на дно коробки. Нельсон рассовывал по всем карманам свеженькие визитки (парочку запихнул даже под чехол мобильного телефона). Да, непросто Лиле жить с этой болячкой. У всех свои комплексы, что и говорить. Сколько прошло лет, прежде чем Кира сумела договориться с собой? Случилось бы это, не встреть она Ежи?