Парадокс Тесея

А однажды, ненастным ноябрьским днем – примерно таким, как сегодняшний, когда Петербург полощут северные ветры да потоки проржавевшего еще в тучах ливня, – Кира без звонка возникла у Ежи на пороге ее съемной квартиры. Объявила: все, делаю пластическую операцию. Та и бровью не повела. Усадила Киру на кухне, положила ей на колени вислоухую кошку, налила крепкого, немного земляного на вкус чая и изрекла: «Ты очень смелая, раз смогла признаться себе, что только так обретешь внутреннюю гармонию. Дерзай».

Кира переложила на диван тарахтящую кошку, расстегнула кофту и попросила Ежи принести иглы, чернила и прочий татуировочный инструмент. Объяснила, храбрясь и коченея подреберьем: хирургом у нас будешь ты. Указала на смазавшийся пунктир, накарябанный шариковой ручкой под левой грудью. Вот здесь обвести тоненько – вроде как и выровнять зрительно, и подчеркнуть асимметрию. Ежи обработала кожу антисептиком, закусила, как всегда за работой, зубочистку, вскрыла блистер и обмакнула в краску длинную, величиной со спицу, одноразовую иглу. Кончик входил не больно, почти приятно, как на сеансе рефлексотерапии (воспалилось уже под конец, когда закровившая ткань устала от пигмента и швейных проколов). Это, собственно, и была терапия – наполненная дождливой заоконной щелкотней, успокоительным бормотком проигрывателя и сестринским теплом, шедшим сквозь черные нитриловые перчатки от мягких, как инжир, рук.

Наивностью стало бы полагать (хоть и очень, очень хотелось), что татуировка в одночасье все поменяла – ну разумеется, нет. Кира не прониклась вдруг безоглядной, граничащей с нарциссизмом любовью к себе. Как и прежде, чувствовала иногда эстетическую ущербность. Божественный недосмотр, природный брак. Но порой, удивляясь с непривычки, осознавала, что, если постараться, можно принять свои параметры как данность. Словно заполняешь медицинскую форму: группа крови третья, резус отрицательный, грудь тубулярная. Медленно, но верно растравленная самооценка начала заживать. А сейчас? Что ж, можно сотню дней себя принимать, но на сто первый сломаться. Затем перезагрузиться и принимать снова – столько, сколько сумеешь. Раз на раз не приходится.

Бойфренд Киру, между прочим, бросил – оскорбился, чего это она не посоветовалась с ним, прежде чем набивать татуировку. Лучший из мгновенных эффектов сей благотворной процедуры.

* * *

Выставка «Возвращение естественности» проходила в бывших цехах кабельного завода на Васильевском острове поблизости от Морского вокзала. Общественное пространство здесь открыли пару лет назад, когда менеджмент споро оптимизировал производство и внезапно обзавелся излишками территории. Бруталистские советские корпуса были обращены к Невской губе (она же Маркизова лужа). Рядышком с конструктивизмом преотлично уживались сооружения из обветренного кирпича, которые до революции обеспечивали лампами, кабелем и медным прокатом дворцы, соборы и проспекты стремительно электрифицировавшейся столицы Российской империи. Надо отдать должное нынешним собственникам: помещения не забросили, не пустили под мелкую бестолковую аренду, нет – скроили по современным европейским лекалам образцовый креативный кластер с офисами, крафтовыми пивоварнями, музыкальными фестивалями, площадками для йоги и шоурумами локальных брендов. Модернизированный завод, впрочем, тоже функционировал – гремел станками через дорогу от кипучего коловращения набиравшейся морского воздуха, попивающей рафы и бузинные настойки оголтелой петербургской хипстоты.

Стоит отметить, что промозглый, простеганный дождями осенний сезон несколько поумерил пыл фланирующих горожан. Никто не порывался отстаивать очередь к придавленному огромным вафельным рожком жвачного цвета ретромобилю, оскальзываясь на бетонных плитах. Никто не кидал с обшитой палубной доской набережной смокший мякиш горластым, разжиревшим от подачек чайкам. Никто не фотографировал нитяной мост, раскинувший на горизонте ванты через Корабельный фарватер в водной дали. Пустовали вертикальные реечные лежаки; монтированные под небольшим углом, по задумке дизайнеров они должны были напоминать молодежи о том, как было принято загорать стоя, привалившись к кладке Петропавловской крепости. Признаки жизни в этой безбрежной предзимней пасмури подавали только портовые краны – подымали и опускали грузовые контейнеры, покачивая великаньими, точно сложенными на манер оригами, журавлиными головами.