Парадокс Тесея

Как и предсказывала Кира, натуралистичная керамика Нельсона вызвала фурор. Ажитированных зрителей было не оторвать от облитых глазурью, раззолоченных пенисов и вульв на лепной утвари. Керамист и сам, очевидно, это почувствовал: улыбался, юморил, играючи вступал в спонтанные разговоры, словом, светски оказался не менее одарен, чем художественно. Вот же обаятельный, чертяка. У Киры с плеч будто сняли до отказа набитый походный рюкзак – не подкачал. Как-никак, это она с недюжинным упорством твердила скептичным организаторам, что товарищ достойный и надо брать.

У других дела тоже обстояли неплохо. Присутствие Ежи наконец обозначили афишей, и к ней, как католики в исповедальню, потянулись клиенты за татуировками. Ювелирные мастерицы на почве всеобщего обсуждения детских прозвищ нечаянно спровоцировали нечто вроде сеанса группы поддержки и страшно этому радовались. Аудитория, состоявшая преимущественно из андрогинных богемных юношей с томными очами прожженных гедонистов, сомкнула кольцо вокруг Мартына; он залихватски козырнул Кире поверх их курчавых дионисийских макушек (фотограф давно и безрезультатно приглашал ее в студию – попозировать, ага). Адель терпеливо отвечала на вопросы невзрачной женщины средних лет с заморенными плойкой волосами. Ту, правда, волновал не смысл вязаного половичка с узором про эстрогены и прогестероны, а тонкости исполнения: крючком? а столбик с накидом или без?

Вообще сегодня в зале наблюдалось исключительно много эдаких классических домохозяек, отметила Кира и упрекнула себя за вылезший, как пырей, стереотип. Но ведь действительно это они, те самые «милые дамы», «хранительницы очага» или в лучшем случае «украшения коллектива» в растянутых кардиганах, которые получают в подарок от мужей весы или велотренажер и литрами скупают антицеллюлитные кремы. Дичась и поджимая сумки, шатались по выставке, озирались в поисках себе подобных. Среди них Кира с легкостью могла бы представить свою маму, которая из благих побуждений активно подпитывала ее подростковые комплексы («Да уж, не повезло тебе, доча, с фигурой») и с энтузиазмом доктора Франкенштейна сшивала чашки разного размера в уродские кособокие лифчики. Сколько бы ни ругали просветительские мероприятия «Сестер Фриды» за поп-феминизм, за урезание и упрощение повестки, как иначе обратиться именно к такому консервативному сегменту, не отвратив, не напугав? Матери – ключ к тому, чтобы тысячи девочек перестали сомневаться в себе и чувствовать себя гадкими утятами. То, что женщины пересилили страх, стыд, отвращение и пришли, – безоговорочная победа.

В толпе посетителей Кира углядела знакомое лицо, не мамино естественно. Пергидрольная, постоянно орущая на ребенка борзая баба из коммуналки, куда они по настоянию Нельсона переместили так называемый штаб (все их с Глебом партизанские штучки). Как ее фамилия, Родимова? Любимова? Пялилась на украшения с таким видом, будто приехала с экскурсией на ювелирную фабрику в Турции, ненадолго оклемавшись от трехзвездочного проспиртованного отдыха «все включено». Она-то как здесь очутилась? Услышала, как «жилеты» говорили о выставке в коридоре?

Между тем к Нельсону пробилась, растолкав почитателей его таланта, Кирина коллега по журналу. Брала интервью. Керамист пуще прежнего скалился, балагурил, раздавал налево и направо визитки, с апломбом расхаживая на фоне членоносных чашек. Излучал какой-то чрезмерный, поистине токсичный эгоцентризм. Перебор.

– Нет, но все-таки как бы вы сформулировали идею ваших работ? – допытывалась журналистка, профессионально лузгая его солоноватые шуточки.

– Каждый найдет в них свой смысл, – напыщенно продекламировал Нельсон, но, увидев, как у собеседницы поехала бровь, добавил: – Кто-то сочтет эти изделия провокативными, зазорными. Но с помощью керамики я лишь демонстрирую, насколько же мы хрупки в своем стыде. И как легко разбить нашу самооценку, нечаянно или нарочно…

У Киры возникло ощущение, что она где-то уже читала или слышала эти слова, совсем недавно, чуть ли не сегодня. А затем внезапно осознала – резко, словно кто-то выбил ответ в мозгу ударом кулака. Нет. Не читала. Не слышала. Говорила – сама же! – про керамику, посвященную Лиле.

– Ух, она меня потрепала. Покурим? – баловень публики вывернулся из репортерской хватки и подошел к Кире.

Стемнело. Похолодало. С неба валило подтаявшее льдистое крошево. Бултыхала хлябями непроглядная, неспокойная Нева, как громадный взбаламученный, годами не чищенный аквариум. Бесноватый шквал перевернул урну и принялся расшвыривать по территории завода картонную и пластиковую требуху. Намотал полиэтиленовый пакет на штырь циклопического (в три этажа) генератора постоянного тока, получившего новую постиндустриальную жизнь в качестве памятника советской кабельной мощи. Кира накинула капюшон. Следом за ними на улицу выскочили подвыпившие ребята и с развеселым гвалтом набились в мигавшую фотобудку.

– Знаешь, что моя мама говорила в таких случаях? – спросила Кира жестко. – У тебя что, своего мнения нет?