Парадокс Тесея

Тут, откуда ни возьмись, словно неотложное кармическое воздаяние, о потный затылок Нельсона с сырым треском вправляемой кости разбилось, плесканув на агента желтком и слизью, отборное куриное яйцо.

– Матери за возрождение нравственности! – истошно закричала знакомая баба из коммуналки, доставая из баула следующий десяток снарядов в бугорчатой упаковке. – Долой разврат и растление молодежи!

Лобанова ее фамилия. Лобанова.

Воинственные поборницы семейных ценностей вооружились чем смогли. Некоторые по примеру Лобановой запускали в авторов яйца, вынуждая их пригибаться и отползать к стенам, в углы. По снимкам Мартына вместе с белком стекала густая, пахнущая бергамотом пена для бритья. Женщина, прежде мирно квохтавшая с Адель, вспарывала кухонными ножницами рукодельные вещички; добравшись до вязаного половика, наметанным глазом отыскала какой-то системообразующий узелок, отрезала его и стала рьяно распускать экспонат на пряжу, подобно взбесившейся мойре. Четверка матерей, вразнобой скандируя: «Целомудрие!», «Совесть!» и «Блуду – нет!», – нахраписто налегла сзади на ювелирный стенд и с грохотом перевернула, отчего растревоженная публика окончательно запаниковала и ломанулась на выход. Каленое стекло пошло паутинкой и лопнуло – пролилось градом меленьких неострых осколков вперемешку с золотыми и серебряными каплями и захрустело под прочными набойками добротных белорусских сапог.

В сутолоке несколько организаторок, в том числе Маша, накинулись на сподвижниц Лобановой, пытаясь им помешать. Женщины и девушки, «матери» и «сестры» толкались, сшибали друг друга, визжа, драли волосы, царапались и, кажется, даже кусались. Из пульсирующего клубка выпала всклокоченная тетка в парадном платье ненатурального бархата (на выставку же, зверовато взглянула на Киру и с воплем ввязалась обратно. Немногочисленные мужчины обескураженно наблюдали за сварой: ни разнимать, ни тем более вмешиваться никто не решался то ли из-за сокрушительной нелепости схватки, то ли из-за парализующих подспудных околосыновних чувств.

Кира, как ни странно, тоже не вмешивалась. Одиноко и бездеятельно сидела в сторонке на скамье из заводской арматуры, изучала происходящее с каким-то необычным отстраненным любопытством, не ощущая того гремучего адреналина, что увеличивал силу, выносливость и скорость реакции у дерущихся существ. Бей или беги – так надо действовать на акциях. Армейская дисциплина, ни секунды на размышление. Сознание сужается, концентрируясь на источнике опасности. Шоры, опять шоры.

И почему, спрашивается, она полагала, что искусство способно кого-либо чему-либо научить? Вот заставить человека проявить свою природу – запросто. Исследовать поведение в массовом психологическом эксперименте. Новое искусство не взаимодействует с магией, религией и наукой, сегодня в центре – человеческое поведение. И художник должен сконструировать такие уникальные условия, при которых индивид или толпа покажет свою полную – восхитительную, безобразную, разрушительную – силу. Все. Архаичные, отжившие формы, дорогие сердцу нельсонов мира сего, пускай достаются музеям и разлагаются в вечности.

Так думала Кира, глядя, как Маша расцарапывает упавшей домохозяйке лицо, как Нельсон ковыляет вдогонку за удравшим агентом, намереваясь-таки продать Лилин формованный псориаз, как мегера Лобанова рыщет среди осколков, набивая карманы концептуальными украшениями.

Естественно, ревнительницы морали не могли проигнорировать самый срам, самые постыдные и распущенные экспонаты, апофеозо-маэстозо выставки – порнографическую керамику. Несколько матерей с переменным успехом шатали массивную тумбу и долбили сверху плексигласовый колпак, пока одна, половчей и посообразительней, не догадалась, как его снять, – проще простого, девочки, будто пластиковую упаковку с торта. Грудастая терракотовая пиала в форме палеолитической Венеры полетела в стену, и воодушевленные бабы взялись за оставшиеся подиумы. И вдруг, разом сбив с Киры весь ее отрешенный интерес, обдав ее липким, невозможным, непереносимым страхом, из безопасного закутка, где она, видимо, все это время спешно прятала иглы и химикаты, на защиту керамики опрометью бросилась Ежи.

Наверное, это было неизбежно. Наверное, даже из гущи разборки Кира не сумела бы это предотвратить. Поразительно, но это приключилось не по злому умыслу. Как и все по-настоящему трагические события, случившееся стало результатом дурацкого и рокового стечения обстоятельств: неверно выбранной траектории, расшатанного подиума, скользкого яичного белка, сумбурной возни.

До приезда скорой Ежи, растянувшаяся на полу с раздавленной тумбой правой рукой, умудрялась сквозь слезы улыбаться очнувшимся от одури, хлопотавшим около нее женщинам.

Глава десятая