Парадокс Тесея

– Так-то я не против Москвы. Просто сейчас эта поездка мне совсем некстати. Подруга в больнице с травмой… Долго объяснять. Не вовремя, короче. Но раз уж я здесь, почему бы не навестить Ильича. Не была в Мавзолее, а после нашей проекции захотелось посмотреть. О, Ден! – встрепенулась Кира, и Денис вздохнул, понимая, что за этим последует. – Проведи мне тур! Ну пожалуйста!

Вынь ей да положь. Не отстанет ведь. Чтоб у нее от этого трдельника задние булки слиплись.

– Нам к Никольской башне, вход там, – уныло согласился Денис.

Кира дожевала. Они встали в очередь страждущих поглазеть на мощи за двумя дядьками, один – затылок в каракулевой папахе, второй – в замшевой кепке с мутоновым околышком. Прошли через рамку металлоискателя. Дорожка вильнула к Кремлевской стене. Стало неестественно тихо: плотно растущие ели едва пропускали отголоски народных гуляний и лирический баритон Муслима Магомаева.

– На площади простолюдины, за стеной власть имущие, а между ними мертвые, – провозгласила Кира, изучая искусственные гвоздички, воткнутые в снег у надгробных плит. – Я не очень хорошо представляла себе размах этого колумбария компартии.

– Да, в кладку замуровано больше сотни урн.

При входе в гранитную пирамиду Мавзолея дежурил солдат Кремлевского полка с широко посаженными глазами замороженного селедочного цвета и заставлял мужчин снимать шапки. Впереди идущий дядька высвободил из-под замшевой кепки примятые каурые вихры. Тот, что в каракуле, помешкав, тоже оголил голову – лысую, с небольшой бородавкой за толстомясым ухом.

– В Траурном зале постоянно поддерживается температура плюс шестнадцать. Система управления автоматическая, – рассказывал Денис, когда они с Кирой спускались по массивным ступеням. – Мавзолей открывается только на три часа в день. Посетители проходят зал насквозь и поднимаются по другой лестнице. У саркофага стоять нельзя. Все рассчитано на непрерывное движение и распределение потоков.

– Что-то сакрально-ритуальное в этом есть, – заметила Кира. – А процедуры бальзамические, которые на видео, где-то здесь выполняют?

– Да, в специальной комнате под гостевыми трибунами. Раз в полтора года. Так называемая большая работа.

Они оказались в усыпальнице. Молоденький часовой, следивший за порядком, с опаской поглядывал на саркофаг. Новичок. Два-три дня – и свыкнется. Совершенно пластиковый, подсвеченный розовым Ленин в темном, с иголочки, костюме и черном, в ромбик, галстуке возлежал на креповой подушке за пуленепробиваемым стеклом. Дядьки, шедшие впереди, перепихнулись локтями и зашептались. Что-то про куклу. Денис напрягся. Они знают?

– А чем твой папа занимается все оставшееся время?

– Ну, он же исследователь. Проводит гидротермические испытания, – отозвался Денис, одновременно вслушиваясь (без толку) в шепот мужиков. – Лаборатория в другом месте, на Садовом кольце. Там с точностью воспроизведены эта комната, саркофаг, все условия. И банк биологических структур. Экспериментально забальзамированных тел, – уточнил он для Киры. – На них ставят опыты. А так это обычный научный процесс. С поправкой на инфернальность.

– Страсти какие, – проникновенно сказала она. – Откуда берут трупы?

– По-разному. Самое раннее тело законсервировали в сороковых. Это какой-то потерявшийся старичок, который умер на вокзале. Родственников не нашли.

Поток вынес Дениса с Кирой на поверхность, обратно в мир праздничных забав, где были ушибленные об каток коленки, травяной сбитень и леденцы на палочках.

– Интересно, встречаются ли еще героические люди, которые завещают себя науке? – полюбопытствовала Кира, щурясь на солнце после лиловатой полутьмы склепа.

Денис стиснул зубы. Наступила своей тракторной подошвой на больную мозоль.

– Нет в этом ничего героического, – процедил он. – Ты же видела, что с ними вытворяют! Таксидермисты завидуют и плачут горькими слезами. И чего ради? – Денис почувствовал, что закипает. – Распотрошили несчастного Ленина, чтобы на него пялились, как на чучело! Разве он этого хотел? Посетите наш новогодний базар, съешьте сардельку, прокатитесь на карусели, полюбуйтесь на забальзамированного Вождя.

Ко всему прочему, ненастоящего, добавил про себя Денис. Мрак. Абсурд.

– Не смешивай все в одну кучу, – возразила Кира. – Ты сам-то понимаешь, что именно тебя бесит? Как таковые посмертные манипуляции? Или то, что их производят над Ильичом без его согласия?

– Не знаю. Никогда не думал об этом, – Денис посмотрел на огромную надпись на Мавзолее. Тяжелые рубленые буквы из красного кварцита. – Наверное, все-таки, что без согласия… И весь сопутствующий балаган.

– Выходит, ты считаешь несправедливым, что у человека отняли право на его тело после смерти?

– Именно! Ты точно сформулировала.

– Так те, кто завещает себя науке, как раз и пользуются этим правом, – рассудительно произнесла Кира.

Денису показалось, что его облапошили. Словно в игре в наперстки.