Парадокс Тесея

– А родственникам каково? – вскинулся он. – Если б это был твой собственный отец? Ты бы спокойно отнеслась к тому, чтобы его использовали как биологический материал? Если б он только об этом думал и говорил? – спрашивал Денис, едва осознавая, что почти кричит.

– Если бы у меня был отец… – переиначила Кира с ударением на каждом слове.

Денис испытал внезапное желание провалиться под гостевые трибуны в прозекторскую.

– Рак, – коротко пояснила Кира. – Очень давно. Настолько, что соболезнования ни к чему. Так вот. Я бы постаралась найти в себе силы поддержать его выбор. Самое меньшее, признать за ним такое право.

Переливчатый бой курантов Спасской башни возвестил час пополудни. Кира устремила взгляд ввысь, на золотые вспышки стрелок.

– Я планировала еще до Винзавода доехать. Не хочешь?

От приглашения Денис отказался. Его внимание приковали дядьки, которые прежде шептались в Мавзолее. «Кукла, кукла, говорю тебе!» – мужик в кепке скукоживал рябую физиономию и совал своему приятелю какую-то отпечатанную на принтере бумажку. Кира распрощалась с Денисом и затерялась в ярмарочной толкотне. В этот момент мужик в папахе послал собеседника в тот конечный пункт, о котором не следовало знать окружающим детишкам, и зашагал к Ильинке. Рябой развернулся и пошел в противоположном направлении. Денис его нагнал:

– Подождите! Что вы говорили о кукле?

Мужичок остановился и выпялил блеклые глаза на Дениса (правый – затянут мутным бельмом).

– Да кукла в гробу лежит. Там! – он указал на Мавзолей свернутым в трубку листом.

У Дениса впервые за двадцать семь лет жизни заболело за грудиной.

– Кто вам такое сказал? – прорычал он.

– Муж моей сестры, – мужичок приглушил голос и конфиденциально сообщил: – Из силовиков. На Западе это все опубликовано. От нас скрывают правду. На, ознакомься, – рябой протянул свою бумагу.

Денис второпях пробежал глазами по мятой распечатке. Правительство обманывает… Документы из архивов немецкого МИДа… Человека, которого весь мир знает как Владимира Ильича Ленина, никогда не существовало… Использовали высокотехнологичную куклу-аниматрон, собранную в сверхсекретном исследовательском центре в Германии… Дальше Денис прочесть не смог – заржал в голос, как конь.

– Галактика в опасности, – утираясь перчаткой, заявил он рябому конспирологу. – А Земля плоская, как считаете?

Уязвленный мужичок выдернул у Дениса бумагу и скрылся за палаткой с французскими хот-догами. Кажется, когда и плачешь, и смеешься – это уже истерика. Успокоившись, Денис обнаружил, что поломал гофманианские пряники, которые по-прежнему держал в руке. Надо купить новый набор. И опять прыснул. Кукла-аниматрон, ну уморил дядька. Такой теории заговора Денис еще не слыхал, это, пожалуй, даже масонов с рептилоидами бьет. Смех смехом, спросил он себя, а если в другой раз кто-то реально пронюхает про папин косяк? Что ты будешь делать? Он раскрошил через целлофан имбирный нос Мышиного короля в хрупкой сахарной глазури. В голове прозвучал неожиданный ответ, будто женский хрипловатый голос нашептал.

Все, что потребуется, чтобы защитить отца.

* * *

Лидия Владимировна потянула за корешок крепко зажатый с обеих сторон книгами альбом. Нельзя так делать, по-хорошему: томик в дерматиновом переплете дышал на ладан, того и гляди треснет, разойдется – а она так и вытягивала. В могиле исправится, да и то не факт. Надежда только на шнурок, которым для пущей сохранности были перехвачены толстые картонные страницы. Фотографии вечно выпадали из прорезей, поэтому для верности их подклеивали. Но и клей уже не держал, оставался на обороте снимков неровными, приплюснутыми каплями засохшей смолы.

Ленинградская школа реставраторов. Первый начальник Лидии Владимировны, немногословный ригорист и умница, смотрит на обугленный люнет дворцового зала. Здесь, на месте ожога, предстоит восстановить масляную роспись с амурами, единственная память о которой – фиксационный рисуночек чуть меньше шоколадной плитки. Позолотчик Боря, первая большая любовь, светозарный, ясноокий. Следи за руками, Лидка, – отточенным взмахом ножа разрезает листок сусального золота (какие-то доли микрона толщиной, можно даже безболезненно съесть), дует на него осторожно, как на ранку, разглаживает на замшевой подушечке, подхватывает беличьим лампензелем, похожим на маленький пушистый веерок, и кладет внахлест на живот распростертой перед ним бронзовой грации. Полирует, а Лидка завидует статуе по-черному, так это, должно быть, приятно. А вон хохотушка Валечка, высунув кончик языка, колдует над наборными мозаичными панелями. Мастера. Творцы. Демиурги.