Парадокс Тесея

А бабушка оставалась при Глебе и читала ему на ночь со мхатовскими паузами стихи о Плихе и Плюхе и о веселых чижах. В десять лет отвела его в шахматную секцию. В пятнадцать – на первый в его жизни митинг. Избирательный участок традиционно открывался в школе, где учился Глеб, и бабушка в тот год впервые пошла наблюдателем от коммунистов (да-да, работница всемирной Великой армии труда; впрочем, цитировала Бердяева и Гумилева и свои взгляды внуку не навязывала, скорее воспитывала гражданское самосознание). Что было дальше, известно: вбросы, «карусели», сто сорок шесть процентов. А до того – обескураживающий ход, названный благородным шахматным термином «рокировка», хотя по воздействию напоминавший другой хитрый приемчик, которым подростки-второразрядники любят унижать новичков. Сжирают пешку, а в ответ на возмущенное «так нельзя!» гнусно щерятся: «En passant, все по правилам. Ты что, не знал?»

В Москву ездили трижды, в плацкарте, бабушка – на нижней боковой, Глеб – сверху. Поджимал чересчур длинные конечности, старался не ворочаться, чтобы заново не искать удобное положение, поутру ощущал себя засушенным богомолом в спичечном коробке. Ему нравились ласковые названия московских улиц – Волхонка, Пречистенка, Знаменка – а бабушка говорила, что их можно по-петербургски принять за названия рек. Болотная площадь, проспект Сахарова, тысячи людей, с семьями, все радостные, держатся за руки, где-то здесь, рядом, в толпе – шахматный кумир детства (Глеб высматривает среди вязаных и пыжиковых шапок характерную шерстяную кепку-восьмиклинку), из колонок лупит «Кино», белые воздушные шарики в небе. Как будто городской праздник. Зима больших и несбыточных надежд.

Жестокая, отрезвляющая весна. Люди с флагами против людей со щитами. Условные и реальные сроки. Общенационального движения за перемены не случилось. Кумир-шахматист переехал в Штаты. «Сигареты в руках, чай на столе. Так замыкается круг». Завуч по воспитательной работе велела Глебу доставить бабушку на ковер и начала им выговаривать за участие несовершеннолетнего в протестах. Бабушка сказала ей – ты, сволочь, на моих глазах бюллетени заполняла. Ни меня, ни внука моего учить не имеешь права. Завуч заткнулась и непроизвольно потерла лоб, точно проверила, не появилась ли там опрятная дымящаяся дырочка.

– У тебя не было после этого проблем в школе? – спросила Лиля.

Они уже подходили к больнице.

– Не. Бабушка положила директрисе заявление на следующий день. За две недели до экзаменов я перевелся в другую. А одиннадцатый класс вообще экстерном окончил. Тут такое дело… – Глеб неотрывно смотрел на таксу, которая барахталась перед ними в снегу и премило юлила хвостом. – Мы не к бабушке. Мне Кира написала. Просила нас приехать. Вдвоем.

Лиля нахмурилась:

– Почему соврал?

– Ну… Ты бы Нельсону сказала. Кажется, ей важно, чтобы приехали мы с тобой. Без него.

– А с чего ты взял, что я все ему докладываю? – внезапно оскорбилась Лиля, так громко, что таксик, деловито изучавший театральную афишную тумбу на предмет собачьих объявлений, отвлекся и обеспокоенно поднял на нее умные карие глаза. – Вообще-то я на Киру в обиде. Я сейчас не только про деньги. Она на полтора месяца выпала из моей жизни. Я волновалась. Знаю, что они с Нельсоном из-за чего-то поссорились на выставке, но меня-то это как касается?

– Может, объяснит при встрече. Ты же по-прежнему идешь?

– Угу, – буркнула Лиля в шарф.

Больница, возведенная для бедных в ту пору, когда Литейный считался городской окраиной, была, как и все в Петербурге, желтой, грязной и величественной. Несколько гектаров земли с разрозненными постройками, между которыми бродили, еле переставляя ноги в леденистом белесом киселе, охающие и постанывающие постояльцы. Тех, что не могли перемещаться на своих двоих, – тяжелых больных и мертвецов, – из одного корпуса в другой в любую погоду перевозили по развороченному асфальту на дребезжащих каталках. С дорожек лучше было не сходить. Даже в сухие дни грунт больничного двора казался Глебу хлюпким, с гнильцой: не то пациенты слишком часто сплевывали флегму, не то проявлялась болотистая граница между миром живых и миром мертвых. Местному главврачу, убеленному импозантными сединами хозяйственнику, помимо навлона и откровенных взяток поступал ручеек бюджетных средств, в связи с чем сей погранпункт в середине двухтысячных умеренно, но добросовестно отремонтировали и начинили медтехникой по последнему слову.

Кира выглядела нормально. Немного утомленная, да и только. Типично питерский сплинок – угнетенность, повышенная раздражительность – та фоновая немощь, на которую не принято жаловаться. Сезонный дефицит витамина D, когда засыпаешь и просыпаешься в темноте.