Парадокс Тесея

А еще стикеры. Такие бледно-желтые квадратные листочки с еле клейкой полоской. Ежи писала на них – вернее, Глеб писал под диктовку – какой-нибудь пустячок, как правило, невинный вопрос, в определенном жизненном контексте обладавший убойной силой. Например: «Ты уверен?» И лепила их куда придется – на барные зеркала, на книжные форзацы в букинистических магазинчиках и даже на гранитные постаменты Некрополя мастеров искусств (откуда, правда, они мигом слетали).

Было не так-то легко сбегать от Киры на эти прогулки. Она неотлучно находилась при Ежи: следила, чтобы та правильно питалась, напоминала про таблетки, завязывала подруге шнурки и вообще представляла собой нечто среднее между огнедышащим драконом и старшей сестрой. Кира блюла режим, Глеб его нарушал. Постоянно придумывал, как обставить очередную вылазку на двоих. Ежи охотно включилась в игру – при всей несомненной признательности Кире, она подустала от реабилитационной рутины и беспрерывного контроля.

Разумеется, требовался подвиг. Желательно не один, чем больше, тем лучше. И, что бы ни говорила Кира, начинать следовало с погашения кредита. Во-первых, понятно почему. Во-вторых, Глеб, чего таить, испытывал перед Нельсоном вину – тихую, отчетливую и настойчиво вторгавшуюся в мысли, как зацикленный в бесконечную петлю музыкальный мотивчик, который нужно вытрясти из головы. Единственный способ это сделать – вернуть доступ к платформе.

При всей простоте и очевидности идеи, с ее исполнением была связана столь же простая и очевидная проблема – у самозанятых копирайтеров не водится достаточно денег. Зато у Глеба, как у любого грамотного партизана, имелся надежный тыл. Бабушка.

Он всего лишь пришел за советом, а бабушка посмотрела ему на нагрудный карман рубашки, как будто взвесила на глаз его сердце, и сказала: «У меня на этот случай кое-что для тебя есть». Прошла в спальню, вытянула тяжеленный ящик комода. Под стопкой шалей обнаружилась книга – солидный фолиант, порядка четырехсот страниц, в темно-серой коленкоровой обложке.

Андрей Белый, «Петербург». Роман в восьми главах с прологом и эпилогом. Глеб порылся в залежах знаний, оставленных филфаком, – русский Джойс, ритмическая проза, бурная звукопись… И что с того? Бабушка раскрыла фолиант на титульном листе и указала на дарственную надпись какому-то многоуважаемому Петру Александровичу. Выведена тонким нервным почерком: буквы чем-то напоминают нотные знаки, заглавная «А» в автографе – погнутый скрипичный ключ. Пояснила: «Это первое издание из типографии Стасюлевича. Тысяча девятьсот шестнадцатый год. Несокращенное, на треть длиннее более поздней и тиражированной берлинской редакции. Подарок твоего деда. Подумай, наверняка можно кому-нибудь продать?» Покойного дедушку Глеб не знал, но был заочно ему благодарен за обширную домашнюю библиотеку и генетически обусловленную любовь к печатному слову.

Это меняло дело. Прижизненное издание Белого с автографом – явный букинистический раритет, верно? И сохранилось хорошо, только на задней обложке кольцевидное пятно кофейного цвета, напоминавшее след от чашки. Предположение было легко проверить, тем более среди «жилетов» – специалист по всякого рода диковинам. Стоило попробовать. Поэтому Глеб отнес роман Лидии Владимировне.

– Я, Глебчик, в книжках-то не очень разбираюсь. Фарфор, металл – это да. Живопись некоторых периодов, – по-доброму проворчала Лидия Владимировна, принимая издание. – Так и быть, гляну, но, скорее всего, перенаправлю тебя к своей Ленке. На Удельную.

Повертела, сощурилась на автограф, пролистала – молча. От напряжения у Глеба свело шею. До предела неуютно ему было в штабной комнате, особенно без остальных «жилетов». Небезопасно. В коммунальной тишине, которую и тишиной-то не назовешь: грохот кастрюль, топоток детских ножек по коридору, трубное сморкание, стариковский лязг вставной челюсти о стенку стакана. Никакой приватности. Звуки проникали отовсюду и воспринимались не ушами, а кожей или даже скелетом – да, Глеб читал о костной проводимости, шум посредством микровибраций попадает прямо в мозг, минуя барабанные перепонки. Он сидел, стараясь не шевельнуться, не скрипнуть лишний раз стулом, ругал себя за иррациональную подозрительность, но не мог от нее избавиться. Глеб слышит все, а значит, жильцы коммуналки тоже его слышат.

Лидия Владимировна добралась до кофейного следа на задней обложке и удивленно спросила:

– Ты сказал, бабушке подарили. А ее как зовут?

– Галя, – ответил Глеб на автомате, – но при чем тут?.. Там издание дореволюционное, автограф, бабушка уверена, что Белого…

– Да знаю, – отмахнулась Лидия Владимировна. Повела длинным носом и с аппетитом причмокнула, будто подумала о чем-то вкусном. Вдруг по-девчачьи хихикнула. – А ты у нас, стало быть, внук Галки-Малышки. Из сайгонавтов.

– Кого-кого? – не расслышал Глеб.

– Гали. Буфетчицы «Сайгона».

* * *