– Я хотела, чтобы вы поняли, я не воровка, – Кира выдернула листок из блокнота подруги и стала складывать его гармошкой. – В конце концов, Ежи пострадала, защищая керамику Нельсона. Будет справедливо, если деньги на лечение пойдут из реставрационного фонда. Она об этих средствах, к слову, не знает. Не позволила бы вывести. Я верну доступ к профилю через пару месяцев. Как только погашу кредит.
Глеб скрестил на груди руки, чтобы как-то удержать то, что не помещалось, распирало его изнутри.
– Но ты же могла просто объяснить это Нельсону, вот как нам… – Глеб покосился на белую дверь. – Он бы дал без вопросов, я уверен.
– Нет, – возразила Лиля. – Не в таких суммах. У него в приоритете зал. Навряд ли он чувствовал бы себя обязанным. И думаю, оправданно. Кир, давай начистоту. Мне жаль, что твоей подруге не повезло, действительно жаль. Но это было ее собственное решение. Тебя послушать, на выставке творилось черт-те что. Нельсон тут ни при чем. Несчастный случай. То, что он пытался навариться на хайпе, его не красит, но и не дает тебе права обвинять в произошедшем.
– Я так и думала, что ты примешь его сторону, – угрюмо сказала Кира. – Поэтому и не говорила ничего раньше.
– Ага, пропала, пока на краудфандинге не появились деньги, – с ехидством заметила Лиля.
– Да дело же не в деньгах! Человек левой рукой учится писать заново! Художница! – Кира размахивала перед лицом Лили блокнотом, едва ли по щекам не хлопала, будто намеревалась привести в чувство. – Чем она хуже вашего зала? Тем, что Нельсон не увидел в ней вечной красоты? Тебя он, кстати, воспринимает именно как объект. Инструмент для удовлетворения своих эстетических потребностей. И тоже не прочь продать. Думаешь, что за хрень я несу? Когда будешь в мастерской в следующий раз, загляни в ящик под стеллажом с сувениркой.
– Вместо того чтобы хаять наши отношения и без спроса брать чужое, лучше бы придумала кампанию. Они у тебя очень хорошо получаются, – отбрила Лиля.
– Может, и впрямь запустить кампанию? – попробовал вмешаться Глеб, у которого сердце заходилось, как свихнувшийся будильник. – Я помогу. И деньги тоже поищу!
Кира помотала растрепанной белокурой головой:
– Ты меня не слышишь. Нас не надо спасать. Я взяла эти деньги, потому что считаю, что так правильно. Справедливо. Надеялась, вы поймете. И прошу тебя, – обратилась она к Лиле, – хотя бы попытайся. Для начала познакомься с Ежи. После этого сама решишь, что делать. Реставрационный фонд – общая собственность «жилетов» по уставу. Если большинство проголосует, чтобы использовать его для лечения, Нельсон уступит. Смотри, Ежи скоро освободится. Мы вчетвером можем куда-нибудь сходить. Давайте?
Скажи «да», пожалуйста, скажи «да», подумал Глеб. Ведь если Лиля уйдет, не сможет остаться и он. Это будет вроде как предательством.
Уйти сейчас Глебу было бы невмоготу.
Ежи, бледная, отмучившаяся, но удовлетворенная, как человек, сдавший экзамен после бессонной ночи, вышла из кабинета. Да ну, ерунда, где же тут кукла, теплый, живой человек. Глеб выхватил Ежину куртку у Киры из рук и бережно набросил Ежи на плечи – так естественно, словно делал это уже много раз. Справедливость и вправду возможна. Но только когда Ежи рядом.
После больницы Ежи потащила их в чадящую китайскую забегаловку в глубине Апраксина двора. Наполовину столовая, наполовину товарный склад, ассортимент – от древесных грибов до полосатых конфеток; из-за портретов на фантиках Ежи назвала их маоцзэдунками и серьезно предостерегла, что ими можно выдрать пломбы. И хоть бы слово кто знал по-русски. В меню иероглифы и картинки, по которым ничего не понять, впрочем, когда принесли блюда, яснее не стало. Глеб подобрал палочками непослушный кусочек пропитанного соусом мяса (говяжья печень? свиные почки?), прожевал, не ощущая вкуса, только в глазах затуманилось на секунду, бликанули светильники и настенная мишура. Лиля попробовала – зажмурилась, заверещала: как ты это ешь, жуть как остро, я себе рот выжгла, молоко, есть у вас мо-ло-ко, ну запить, понимаете? Работник припустил на кухню и вернулся с полным противнем скрюченных куриных лап, по видимости копченых. Ежи с Кирой покатились со смеху, к ним вскоре присоединилась Лиля, прослезившаяся, отдышавшаяся, с румяными щеками. А Глеб все жевал резиноватое мясо и гадал, что ему делать дальше – без Ежиных веснушек. Без некоторых вещей просто невозможно жить.
Шли дни, и подобного становилось больше. Живописный краешек татуировки, замеченный сзади под воротником – там, где прятался нежный пушок. Полуулыбка, выданная авансом, когда Глеб принимался торопливо и сбивчиво что-то рассказывать. Быстрая тень от ресниц, пока Ежи неуклюже, непривычной рукой, засыпала заварку в чайник, а он отсчитывал драгоценные – хитростью, преждевременным приходом добытые – минуты и мечтал, чтобы Кира хоть разочек опоздала. Но она, никогда доселе не отличавшаяся пунктуальностью, наведывалась к Ежи домой дьявольски точно.