Парадокс Тесея

– Да я сама его после январских в академии не видела толком. По каким-то поручениям он звонил или писал. Но я точно знаю, что он расплатился с издательством и монографии быть. Вроде как в июне должны опубликовать. Так что он в порядке, я думаю, – Лиля отмахнулась от раскидистого деревца, щекотнувшего ей висок пушистым помпоном, как у одуванчика. – А потом, представляешь, предложил с помощью связей устроить меня по любому реставрационному профилю, какой захочу: живопись, архитектура. За последние полгода удалось попробовать и то и другое, и теперь чувствую, что смогу в архитектуре реализоваться. Ее и выбрала. Вижу, ты удивлен. Но картина была слишком тяжелым опытом… эмоционально.

– И какие впечатления от «Студии»? – полюбопытствовал Нельсон, сторонясь мясистой агавы с колючими осьминожьими щупальцами, явно состоявшей в дальнем родстве с Филимоном из мастерской.

– Там здорово. Новые люди. Немного страшно, меня сразу сделали младшим архитектором-реставратором. Но я как-то советовалась с Лидией Владимировной, еще когда панно для особняка делали… Я почти готова смириться с тем, что ошибки неизбежны. Если при этом выкладываюсь на полную. И мнение Савелия Петровича, конечно, сильно способствует повышению самооценки. Ты бы видел его рекомендательное письмо, – Лиля потупилась на корни, переплетенные сложной косицей, – назвал меня очень талантливой. И много такого всякого, после чего Рейн просто обязан был взять меня в «Студию».

– Савва прав, – немедленно откликнулся Нельсон.

– А еще говорил…

Лиля запнулась, словно позволила себе сболтнуть лишнего. Пристально изучала полосатый, бисерный от фонтанной влаги плавник сансевиерии (это по табличке, а по-простому – щучьего хвоста).

– Что?

– Что напрасно я связалась с таким проходимцем, как ты, – неохотно закончила она.

Забавно. Что ж, по-своему Савва прав и в этом, наверное. Они помолчали. Над головой порхала, почирикивая, какая-то пичужка. Ее висящая неподалеку клетка, в которой мелодично вертелось на цепочке кругленькое зеркальце с колокольчиком, была оставлена (неизвестно, специально или нет) нараспашку открытой. Лиля поудобнее перехватила сползший пуховик, и Нельсон внезапно заметил распустившиеся у нее на оголенных локтях червленые цветы, сродные здешним экзотическим гибискусам.

– Ты надела короткие рукава!

– Да. Странно, но наша ссора… Я так злилась на тебя, – она грустно улыбнулась маленькой орхидее с тонкими прозрачными прожилками на лиловых лепестках и мотнула головой. – Ужасно злилась. Правда. Мне ведь казалось, что я столько себя отдала и тебе, и залу твоему. А тут, когда увидела, что ты кожу взял без спроса, да еще и чтоб продать, прекрасно зная про мой комплекс… Будто что-то перещелкнуло. Поняла: мое. Не отдам. А раз мое, надо как-то учиться с этим жить.

– То есть ты, ну… как думаешь… Сможешь меня простить? – Нельсон делал вид, что его чрезвычайно занимает разница между двумя сортами фикусов, а сам, кажется, забыл, как дышать.

– Тогда я была уверена, что нет. Сейчас… Готова попробовать.

Ее ладонь лежала в руке Нельсона неподатливо, чуть деревянно. Нельсон наблюдал за парочками на скамейках, разомлевшими в неге первых свиданий под сенью бурливых рододендронов и веерных пальм, и даже немного жалел, что они с Лилей до этого не бывали в оранжерее. Затем подумал, у них ведь тоже есть своя коллекция памятных местечек, «где все начиналось». Раз можно реконструировать здание, для достоверности пользуясь прежними технологиями, наверное, можно проделать то же самое с отношениями?

* * *

Примерно три недели спустя, глядя в окно зала на мятущуюся строительную сетку, Нельсон все-таки признался себе, что ни в Доме кино, ни в Зоологическом, ни в крошечных, пропахших корицей кофейнях не найти той близости, которая была между ними раньше. Слишком многое в Лилиной жизни происходило теперь без него, наоборот застрявшего в бессобытийности. В ее рассказах о рабочих буднях и дружеских посиделках-пирушках, куда его особо не приглашали, фигурировали незнакомые имена и фамилии. Вместо лиц у этих людей розовели расплывчатые пятна; может, поэтому они вечно между собою путались, и приходилось (к огорчению Лили) по новой уточнять, ху, собственно, из ху. Лишился былого воздушного ритма ее график, спонтанные предложения Нельсона вызывали продолжительные раздумья и напряженные переглядки с наручными часами. Все чаще вибрировал ее телефон; Нельсон искоса посматривал на заблокированный экран, но Лиля скрыла текст сообщений в настройках. В целом создавалось ощущение, что их совместное времяпрепровождение стало Лиле тесновато: в проймах поджимало, натирали швы.

От размышлений Нельсона отвлек негромкий хлопок входной двери. Должен был прийти Глеб, и, судя по умноженному на два эху шагов на первом этаже, он опять привел свою солнцеликую подружку. Но когда Нельсон сообразил, что эта дробная и сильная, практически балетная, поступь по лестнице совсем не похожа на характерное, всем известное витание влюбленных, в зал уже вошли двое в черном.