Парашюты над Вислой

Когда на востоке забрезжил рассвет — Савушкин незаметно покинул место наблюдения и кустами отправился к дому пани Ганнуси. Семь составов с войсками, амуницией и снаряжением. А главное — платформы! Как ни укутывай танки и броневики брезентом — всё равно ясно, что под ним. Да немцы особо и не укутывали, пушки стояли вообще открыто, и везде, куда только доставал взор — ястреб с ромбом в когтях. Из чего следует очевидный факт: под Варшаву перебрасывается танковая дивизия люфтваффе «Герман Геринг»! Понятно, что дивизия — это не семь эшелонов, и даже не семнадцать, переброска дивизии — дело не одного дня и даже не одной недели — но это уже детали. Важно, что немцы начали переброску под Варшаву танковых частей. Эту новость мы сегодня же донесём до командования…

Но выехать к месту временной дислокации им не удалось — у ворот дома пани Ганнуси его встретило полдюжины чинов польской вспомогательной полиции, уже успевших задержать Некрасова, стоявшего связанным среди своих пленителей.…

Глава пятая

В которой главный герой убеждается в том, что доверительный разговор иногда бывает полезнее допроса с пристрастием…

Твою ж мать…

Савушкин лихорадочно соображал. Пан Заремба сказал, что польская вспомогательная полиция не имеет права даже мечтать о том, чтобы задерживать или, того круче, применять силу к германским военным. С другой стороны — сидящий ночью в кустах немецкий солдат по определению подозрителен… Чёрт! Надо ж так вляпаться…

Холодным высокомерным тоном, так, чтобы ни у одного из полициантов не возникло даже тени сомнений в его праве вершить суд на этой земле — Савушкин произнёс, обращаясь поверх голов:

— Was ist los?[63]

Пожилой польский полицейский, с седыми усами а-ля Пилсудский, выйдя на шаг вперёд и откашлявшись, ответил:

— Ten mężczyzna jest zatrzymany w krzakach przy autostradzie. Obserwowałem ruch uliczny…[64] — помолчав пару секунд, старый полицейский добавил, уже по-немецки: — Und er spricht kein Deutsch…[65]

Внутри Савушкина всё похолодело. Старый полицай прав, ефрейтор Йоганн Шульц, не говорящий по-немецки — это как-то уж очень скверно пахнет… А полицай, похоже, познаньчик… Учился в немецкой школе? — по возрасту как раз. Отличное верхненемецкое произношение. Не удивлюсь, если для него немецкий вообще родной, до четырнадцатого года Познань довольно бодро германизировалась… Чёрт!

— Alles ist richtig. Unteroffizier Johann Schulz stammt aus Memel, einem Waisenkind, das in einer litauischen Familie aufgewachsen ist. Aber er ist ein Deutscher, ein Bürger des Reiches und ein Mitglied der Luftwaffe. — И сухо бросил: — Binde ihn los![66]

Старый полицай молча кивнул своим, к Некрасову подскочили двое синемундирников, развязали его — Савушкин про себя с удовлетворением отметил, что «вальтер» его товарища всё это время находился в его кобуре, поляки не решились обезоруживать немецкого военнослужащего — и подвели к калитке, у которой стоял капитан.

Савушкин уже решил было, что инцидент исчерпан, и уже даже набрал воздуха, чтобы коротко, но максимально жёстко объяснить «гранатовцам» всю глубину их ошибки — как старший из полицейских негромко произнёс:

— Proszę, abyś poszedł z nami do Ożarowa, do biura komendanta. Musimy cię tam dostarczyć… — и продублировал своё требование — а это было именно требование, несмотря на тихий голос и примирительные интонации — по-немецки: — Sie müssen zum Feldkommandantenbüro in Ozarow gehen. Bitte![67]

Вот же чёрт въедливый… Сразу видно — в полиции дядька работает давно, опыта — хоть отбавляй… Отказаться нельзя. Своих полномочий полицаи не превысили, они просто просят немецких военнослужащих, ведущих себя весьма подозрительно, проехать в немецкую же комендатуру — чтобы снять всё возможные подозрения. Логично… Вот чего этот чёрт выслуживается-то, какого рожна? Немцы очевидно проиграли свою войну, не сегодня-завтра тут будут русские, нахрена ему прогибаться под обанкротившихся хозяев? Что ему это даст?

Савушкин уже решил было согласиться с предложением старого полицая, несмотря на то, что перед поиском снял с головы бинты, что вызвало бы ненужные вопросы милейшего обер-лейтенанта фон Тильзе — как внезапно ситуация резко изменилась.

Из калитки к ним выскочила Ганнуся — босиком, в ночной сорочке и наброшенном поверх неё ветхом кожушке. Подскочив к старому полицаю, она закричала:

— Wynoś się, przeklęte lajdaki! Idźcie do piekła, dranie![68] — и вцепилась ему в волосы, с явным намерением выдрать их с корнем.