Паргоронские байки. Том 5

Лахджа заглянула в любимую гостиную. В нее редко заходят гости, поэтому там кучкуются наложницы, желающие побыть вдали от чужих глаз. Те, кому приедается гедонизм — а таких много! — устраивают для девичьего круга какие-нибудь тематические вечера. Могут учиться танцам, пению, музицированию. Читают, рисуют, лепят из глины. Поэзией даже кто-то занимается.

Во-первых, это развеивает скуку. Во-вторых, заставляет как-то держать мозги в тонусе. Потому что, конечно, ничего не делать и иметь все, что пожелается, довольно весело и приятно… но от этого ощутимо деградируешь. Некоторые наложницы тому показательный пример… иногда настолько показательный, что на них больно смотреть.

Среди прочих тут была и Сидзука. Лахджа услышала ее издали — соседка играла на сямисене и пела эти ужасные традиционные японские песни.

Как будто кошек дерут.

— У тебя такой красивый голос! — восхитилась Лахджа. — Хочешь какао?

— Давай! — обрадовалась Сидзука, беря чашку. — Меня как раз на что-то такое тянуло!

— О, смотрите, еще одна брюхатая! — насмешливо воскликнула возлежащая с книжкой Лаиссална. — Как жизнь, Лахджа?

— Неплохо, — ответила та, не отрывая взгляда от Сидзуки. — Увеличиваю популяцию. Уже могу держать на пузе банку пива.

— Скоро и я смогу, — вздохнула Сидзука, глядя на свой живот.

Она тоже ожидала прибавления. Когда Лахджа вернулась с каникул у Дегатти, то изумленно обнаружила, что соседка ухитрилась залететь. Что бы там ни переделал в ней Хальтрекарок, женская репродуктивная система сохранила функциональность.

— Ну как? — спросила Лахджа в нетерпении.

— Что как? — не поняла Сидзука.

— Ну какао вкусное?

— Нормальное.

— А чувствуешь ты себя нормально?

— Что, в смысле… а-а-а!!! Это что, твое какао?! — заверещала Сидзука, выплескивая остатки Лахдже в лицо.

— А я так старалась… — хмыкнула та.

— Столик! Лахджа, просто используй столик! Прекрати травить людей своей отравой!

— Да нормально же все получилось! — обиделась Лахджа. — Тебе понравилось!

— Потому что я не знала, что это от тебя! Лахджа, я беременна, а ты меня своим какао поишь!

— Пфе. Ты беременна полудемоном, ему ничего не будет. Наверное.

При этих словах Сидзука сразу осунулась и помрачнела. Пальчики снова легли на струны, и воздух опять наполнили народные японские кошачьи вопли. На лице Лаиссалны заиграла улыбка, она затянулась длинной трубкой и выдохнула кольцо дыма.

— Не нравится, Лахджа? — расслабленно заметила она.

— Ну…

— Мне тебя жаль. Тех, кто это не понимает, нужно долго и упорно лечить хорошей музыкой.

— Ну да. Вы-то, гхьетшедарии, в пытках сведущи как никто.

Музыка резко прекратилась, Сидзука резко отбросила сямисен и возмущенно воскликнула:

— Сначала она поит меня своим какао, а теперь оскорбляет мою музыку!

— Это было нормальное какао! — заорала Лахджа. — Первое хорошее какао, которое у меня получилось создать! Я создавала его с мыслями о тебе и для тебя!

Лахджа даже сама поверила в свои слова, такое возмущение ее охватило.

Кажется, Сидзуке стало чуточку стыдно. Она посопела, попыхтела и неохотно сказала:

— Ладно, мы обе погорячились. У тебя хорошее какао, а у меня хорошая музыка.

Лахджа была согласна только с первой частью утверждения, но и в самом деле — это просто дело вкуса. Лаиссалне, вон, нравится, да и другие наложницы слушают вроде без отвращения. Она подала Сидзуке ее сямисен, опустила раздувшееся тело в кресло и сказала, пока подруга не начала снова петь:

— Не могла не заметить, что ты не очень рада будущему материнству. Тут какие-то проблемы, что ли? Или просто не хочешь ребенка-полудемона?

— Понимаешь, Лахджа… Теперь даже если я отсюда выберусь… не ухмыляйся… я после этих родов все равно стану бесплодна и нормальных детей у меня не будет. Только один ублюдок-полудемон, — почти ожесточенно произнесла Сидзука. — К тому же это случилось после одной из крупных вечеринок.

Понятно. Сидзука кроме всего прочего боится, что это плод связи с кем-то из гостей. Жаль ее, если и правда так. Хальтрекарок абсолютно спокойно относится к изменам, но если принести в подоле не от него — не прощает. Инфантильный ублюдок сам подкладывает свои игрушки под других демонов, но когда это приводит к естественным последствиям — закатывает истерики. Запросто может сожрать и ребенка, и мать.

К счастью, сама Лахджа точно беременна от него, она чувствует. Хотя тоже неоднократно наставляла ему рога. Почему-то, как только она покидает Паргорон, ей срывает крышу — трахает все, что движется.

Бесконтрольность и безнаказанность. И еще сильно волнует отсутствие скверны, чистый воздух, зелень, солнце… а также мужчины и женщины, не отягощенные излишней «искушенностью». Не похожие на Хальтрекарока и его друзей — демонов-извращенцев тысяч и десятков тысяч лет от роду.

Так расслабляет. Просыпается игривость, внутри аж жжет. И кураж берет. Хочется обычного здорового секса, а не подстраиваться под чужие прихоти.

- Янгфанхофен, ярыть… — процедил Дегатти.