Фар’Дуватхим неохотно вернулся из мира грез, из древних воспоминаний. Перед глазами все еще стояли сцены совместных охот, веков и веков счастливой жизни в совсем юном Паргороне. Чаша быстро наполнялась флорой и фауной, от Останков Древнейшего во все стороны распространялись побеги, Жир кормил юную жизнь, то и дело возникали новые существа.
Первые победы. Первые дети. Потом тот период назвали Десятью Тысячами Лет Войны, но большая его часть была не такой уж и войной. Это просто была первобытная эпоха — без намеков на цивилизованность, без демолордов и разделения на сословия, без союзов между видами. Каждый был сам за себя, Чаша делилась на множество областей-королевств и все друг с другом действительно воевали… но не безостановочно.
Нактархимам повезло — у них сразу была большая семья.
Плеча коснулась ласковая рука. Фар’Дуватхим сжал мягкую ладонь своей, жесткой и шершавой. В Паргороне уже тридцать восемь тысяч лет нет нактархимов, кроме него, но жить в полном одиночестве тяжело, и он женился на благородной деве из племени Оргротора.
— Все ли хорошо у тебя, любимый? — спросила та заботливо. — Ты уже шесть часов стоишь на балконе.
Фар’Дуватхим посмотрел на Совиту. Та была удивительно прекрасна… по понятиям своего народа, конечно. Чешуйчатому и ящероподобному нактархиму внешность гхьетшедариев когда-то казалась отталкивающей.
Но он уже бессчетные века не видел других нактархимов, и его представления о красоте вынужденно расширились.
Будучи одним из демолордов, Фар’Дуватхим мог избрать любую демоницу, но он никогда не связался бы с гохерримкой. Что же до остальных высших демонов, то бушучки все-таки слишком низкорослы, а ларитры слишком холодны. О кульминатах и кэ-миало нечего и говорить.
Зато уж гхьетшедарии — это сама страсть, воплотившаяся в живой плоти. Потомки Оргротора чувственны, веселы и разнузданны.
Правда, Совита не сумела принести Фар’Дуватхиму наследников. Даже полукровок, каких-нибудь вайли. Разница между видами оказалась слишком велика — нактархимы ведь даже не рожали живых детенышей, а откладывали яйца.
Те самые яйца, что безжалостно когда-то передавили гохерримы.
Но даже несмотря на бездетность, Фар’Дуватхим любил супругу. Она была единственной отрадой в его жизни. Когда ты несчастен и одинок, ни одно занятие не будет тебя радовать, но если рядом есть кто-то, кто делит с тобой вечность — жизнь снова обретает краски.
До замужества Совита была баронессой… баронессой остается и сейчас. У нее собственный гхьет в Туманном Днище — и весьма обширный. Половину года она проводит там, а вторую — в Крепости Миражей, с мужем.
— Не хмурься, — сказала Совита. — Что тебя огорчает — эти пылающие небеса? Мои слуги доставили всякие диковинки из-за Кромки — пусть их вид разгонит печали.
Есть печали, которые не разгонит ни одна диковинка мира. И все же Фар’Дуватхим не возразил, когда их окружили смеющиеся самоталер, эти низшие демоницы-суккубы, что так и вьются вокруг его супруги. Та редко появлялась без своей свиты…
Пока Фар’Дуватхим коротал дни в неприступной крепости, остальной Паргорон продолжал пылать под бомбардировкой Сальвана. Перемирие закончилось, как только боги убедились, что предложение отвергнуто. А они поняли это сразу же, как только в Облачную Вершину врезался сгусток концентрированной Тьмы.
Взаимная бомбежка становилась все ожесточенней. С одной стороны хлестало Светом, с другой — Тьмой. Летели плотные снаряды, уничтожающие целые куски пространства, испаряющие их или оборачивающие гнилью, ржой. Дуло вихрями первостихий разреженных, окутывающих все скверной либо благодатью. Иногда полосовало лучами — они вонзались в города, сжигали все, чего касались.