Париж: анатомия великого города

Чтобы достичь предвоенного уровня жизни только в экономической сфере, Франции потребуется несколько десятков лет. В политике реальная власть принадлежала grande bourgeoisie — промышленникам и сливкам общества. Тех представителей власти, из числа столь часто сменявших друг друга группировок, что пытались провести более или менее реальные реформы, быстро одергивали инвесторы, немедленно выводившие свои капиталы из ценных государственных бумаг. Правые и левые с презрением отнеслись к программе 1924 года, названной «объединение Гоше». Выдвинувшая эту программу умеренная коалиция социалистов под предводительством Эдуара Эррио и Аристида Бриана предложила заняться неудавшимися проектами националистического блока правых, взыскать, например, репарации с Германии. «Объединение Гоше» кануло в лету в 1926 году под давлением бизнесменов и по причине безразличия левых фракций, традиционно предпочитавших революции реформам. Пост премьер-министра занял Раймон Пуанкаре, его поддержали умеренные и правые политические фракции. Он стремился преодолеть разногласия в правительстве, но единства достичь не удалось, и реальной власти он так и не получил. Так Франция скатывалась к депрессии и жестоким политическим раздорам 1930-х годов.

Левые перессорились между собой из-за различия в отношении к Советскому Союзу. Умеренные левые и центристы придерживались позиции ослабленного «священного союза» всех политических партий, просуществовавшего всю Первую мировую, пережившего ссору с социалистами и даже революцию 1917 года в России. Неразбериха в политике открыла пути новым «бошененавистникам»-националистам и прочим радикалам с политическими амбициями, которых на дух не выносили либералы старой формации, подобные Клемансо. В результате обострились и в течение следующих десяти лет лишь усиливались споры в верхах: между контролировавшими правительство бизнесменами, власть имущими и изменчивой коалицией левой оппозиции, считавшей войну пирровой победой, единственным следствием которой должны стать долгожданные социальные реформы. Активисты двух партий частенько дрались даже на улицах Парижа 1930-х годов.

Несмотря на многочисленные политические свары, отовсюду слышались разговоры о свободе действий. Казалось, война выпустила на свет все негативные эмоции, которые, разрядившись, открыли путь истинному прогрессу. Левые и правые фракции Парижа считали, что мировая столица западной цивилизации — Париж, сдержав орды «варваров с востока», может наконец использовать свой потенциал. Пресса наперебой твердила, что Париж станет воплощением столицы XX столетия и, как в прошлом веке, достигнет славы «королевы мира».

Самой заметной переменой в повседневной жизни стало ускорение уличного движения: теперь горожан перевозили безлошадные экипажи, автобусы и метро. В соответствии с духом модерна парижские женщины начали требовать дополнительных свобод (хотя ни разу не требовали права голоса на выборах): они курили на публике, занимались спортом, открыто жили со своими любовниками или любовницами, надевали юбки до колен и выше, носили короткие прически. Архитектура тех лет отражает немного наивное поклонение геометрически правильным пропорциям, которые считались признаком современности (невероятно уродливый Музей человека в Трокадеро — прекрасный пример «неофашистской» эстетики).

Но это были перемены, очевидные всем. В 1919 году будущее большинству парижан казалось крайне туманным. Новости из новой мировой столицы пролетариата Москвы провоцировали частые забастовки и волнения в Менильмонтане, Бельвиле и других рабочих пригородах, власть правительства в которых была крайне слабой. Париж выглядел запущенным обветшалым городом даже несмотря на то, что успел оправиться от войны. Рабочий класс и мелкие буржуа столицы жили в условиях немногим лучше тех, что существовали в 1850-х, а в ряде случаев, к примеру в Фобур Сен-Марсель, где промышленное загрязнение атмосферы стало источником заболевания населения, гораздо хуже.

Пока политики всех толков спорили о миссии Франции в новом веке скоростей, в эру технического прогресса и цивилизации, беднота столицы страны умирала, как и прежде: неопознанными, неоплаканными, часто в страданиях и без надежды на переход в лучшую жизнь в этом или ином мире. Преданные лживыми политиками и лицемерными религиозными лидерами, горожане считали освещение церкви Сакре-Кер в 1919 году и канонизацию в 1920-м Жанны д’Арк двойным оскорблением.

Революция умов

Другим следствием Первой мировой войны стали сомнения общества в самом понятии «цивилизация». И сомнения эти высказывали не только социально активные интеллектуалы. Прошедшие окопы передовой, видевшие своими глазами кровь и зверства войны ветераны не могли забыть, что все злодеяния вершились во имя высоких идеалов французской культуры. Во французской армии не существовало культа смерти, присущего германским войскам; французам чужд был мистический восторг германских офицеров, преклонявшихся перед разрушением и отождествлявших себя с тевтонскими рыцарями прошлого.