Париж: анатомия великого города

Вийон никогда не стремился к славе, но был широко известен благодаря выступлениям перед своими приятелями voyous[58]; он умел свести воедино грусть, пафос и трагедию. Франсуа был завсегдатаем таверн, похожих на забегаловку «Дядюшка Лунетт» на Английской улице, известную буйными попойками английских студентов. Но самым предосудительным было то, что у «Лунетта» подавали ростбиф, маринованные огурцы и эль — все по английскому обычаю. Другими любимыми пристанищами Вийона и кокийяров были «Дом» у ворот Бодойер, «Большая кружка» на Гревской площади, «Бочонок» у Гран Шатле, «Сосновая шишка» на рю де ла Жувери на острове Ситэ.

Вийон все больше утверждался и приобретал известность как поэт, но его непреодолимо тянуло к разного рода беззаконным приключениям. Под Рождество 1456 года он и четверо его сообщников (двое из которых — старые приятели по университету) задумали свое самое дерзкое преступление: ограбление часовни коллежа Сен-Наварре.

Заговор был раскрыт, Вийон вновь бежал из Парижа, теперь — с намерением исчезнуть навсегда. Однако разлука со столицей была невыносима — поэт тайком вернулся в город и вновь предался хмельному разгулу. Бесшабашный образ жизни Франсуа не остался без внимания властей, поэта арестовали в 1463 году за уличную потасовку, в ходе которой он почти до смерти зарезал некоего Ферребука. Казалось, что теперь-то Вийона точно повесят за «богопротивную жизнь», но его снова приговорили к ссылке, в этот раз на шесть лет. Никто не знает, как и где умер поэт Франсуа Вийон[59].

Жизнь и творчество Вийона положили начало многолетней традиции Парижа иметь собственных поэтов, писателей и певцов, часто примерявших к себе роль «шута-самоубийцы» («le bon follastre»), последним из которых стал умерший в 1991 году от пьянства Серж Гинсбур, чьи знаменитые выговор, речь и «антиномия» полностью соответствовали «вийоновскому» образцу. В стихотворении «Repues Franches», принадлежащем перу неизвестного автора и современника Вийона, поэт назван покровителем городской бедноты, дезертиров, нищих и разгильдяев.

Пьяный, жуликоватый и лживый город Вийона все еще жив. Сегодня он расположился на заброшенных берегах Сены, на неприглядных и неухоженных окраинах. Парижского клошара, благородного бродягу, воспетого в стихах и песнях, хранящего преданность gratte-gorge (дешевому вину) и любви к свободе, в последние годы уже не встретишь, но его сменила армия людей SDF[60], обосновавшихся в метро. Бесконечные путешествия внутри транспортной системы города парижских бездомных противоположны на своем пути графику передвижения горожан, придерживающихся установленных жизнью обывателя маршрутов: дом, работа, развлечения. Сложно обнаружить в существовании парижских бомжей благородство и поэзию, их не воспевают в песнях, но насилие и обреченность этого микромира созвучны Парижу Вийона.

Карнавальные сцены

Автор «Journal d’un Bourgeois de Paris» был, несомненно, добрым человеком — он непрестанно выказывает сочувствие беднякам и искренне ужасается «обожженному трупу» Жанны д’Арк. Как и бунтарь Вийон, этот буржуа-мемуарист сострадает городу и с интересом следит за его преображением.

Поэтому аноним-буржуа следует за толпами парижан, валивших поглазеть на цыган, впервые в 1427 году прибывших в столицу. В город цыган так и не пустили, и табор остановился в Ла-Шапель-Сен-Дени. Цыгане утверждали, что являются потомками малочисленного древнего народа, пришедшего из Нижнего Египта, и угощали любопытных горожан выдумками и рассказами о своих путешествиях, принятии христианства и ислама, встречах с папой, который будто бы приказал им странствовать семь лет, не ложась спать в постели, а епископам всех стран — выплачивать им по десять тысяч фунтов подъемных.

Безымянный писатель был заинтригован этими чужеземцами, особенно — их искусством темной магии. «Их дети очень, очень умны, и мальчики, и девочки, — замечает он. — У многих, да почти у всех, уши проколоты, и в них висят серебряные серьги. Они говорили, что в их стране это знак благородного происхождения. Мужчины очень смуглые, волосы их курчавы; женщины же самые ужасные, каких вам когда-либо приходилось видеть: тоже смуглые, лица в шрамах, а волосы черны, как лошадиный хвост. Платьев они не носят, а на плечи набрасывают нечто, похожее на грубое одеяло, стянутое сверху тряпкой или бечевой; под накидкой же скрываются грязные халаты или сорочки. Несмотря на нищету, многие из них маги, которые, только взглянув на руку человека, могут сказать, что с ним случилось или что ждет его в будущем. Этим они сломали множество семей, так как могли сказать мужу: “Жена твоя тебе изменяет”, а жене: “Твой муж тебя обманывает. Хуже того, говорят, что у людей, которые вступают в беседу с ними, они магией и уменьем отбирают все деньги». Буржуа-мемуарист побывал у цыган три или четыре раза и даже с легкой нотой разочарования писал, что его так и не обжулили.