Париж. Полная история города

Книжный магазин Сильвии Бич был местом встречи всех американских писателей Парижа, «местом обязательным для того, кто хотел бы почувствовать биение сердца литературного авангарда. Там восточные ковры были навалены друг на друга, книги и журналы шли до самого потолка, и там можно было, если повезет, повстречать Жида или Ларбо, а также других менее знаменитых писателей. “Когда я впервые пришел в ее лавку, – напишет потом Хемингуэй, – я держался очень робко – у меня не хватало денег, чтобы записаться в библиотеку”. Но Сильвия тут же почувствовала шарм молодого человека, красивого и застенчивого, который, “казалось, пойдет дальше и быстрее, чем любой из молодых писателей”, которых она знала. И она предложила ему бесплатную библиотечную карту, которая дала Хемингуэю возможность читать не только русских авторов, но также и Стендаля, Флобера, Мопассана, а еще Томаса Элиота, Олдоса Хаксли и особенно Джойса, великого писателя, с которым он мечтал, наконец, познакомиться».[167]

Что касается Джеймса Джойса, то его роман «Улисс» впервые увидел свет во Франции, и там же, в Париже, он работал над своим последним масштабным произведением – романом «Поминки по Финнегану». Хемингуэй регулярно видел его то тут, то там, особенно в пивной «Brasserie Lipp», что на бульваре Сен-Жермен. Эта пивная, основанная в 1880 году, была излюбленным местом для модных художников, поэтов и писателей, философов и политиков. Джойс часто приходил туда поужинать с семьей. Но он был еще слишком робким и, конечно же, пребывал под впечатлением от славы автора книги «Улисс», которую опубликовала Сильвия Бич. Однако Хемингуэю «повезло, и ничто уже не могло устоять перед его обаянием и его интеллектом. Для Джойса это кончилось тем, что они стали друзьями, в особенности же – компаньонами по выпивке, а это было искусство, в котором Эрнест уже многим дал бы фору».[168]

Но все же главной парижской встречей Хемингуэя оказалось знакомство с Гертрудой Стайн, которая возглавляла «небольшой храм» на улице Флерюс, где жила со своей подругой.

Биограф Хемингуэя Альберик д’Ардивилье пишет об этом так:

«Ее квартира являлась возрождением литературных салонов прошлого века: там пересекались все, кто имел хоть какой-то вес в живописи и литературе, и репутации, как и карьеры, строились там или обрывались в зависимости от одного слова или настроения хозяйки. За несколько недель мисс Стайн, восхищенная “необыкновенной красотой” Хемингуэя, открыла для него двери своей квартиры. С тех пор он стал бывать там часто, как только заканчивал свой рабочий день, чтобы разогреться сливянкой и получить один из советов, что щедро раздавала хозяйка, которая, по-видимому, любила “давать уроки”. Она быстро признала в Эрнесте неоспоримый талант и правила его рукописи».[169]

Первые месяцы в Париже стали для Хемингуэя временем счастливым и интересным одновременно. Двери перед ним открывались одна за другой: он встретил менее чем за шесть месяцев всех ведущих авторов, живших во французской столице, и пока у него все было хорошо с Хэдли. И он работал, работал, работал… Да, ему были нужны деньги. Но при этом он понимал, что надо биться за каждое слово, узнавать это ремесло, чтобы стать, наконец, писателем. За фасадом этой, казалось бы, простой и понятной жизни Хемингуэй на самом деле жил в постоянном страхе не стать великим человеком, которого он ощущал в глубине самого себя. А для этого имелось лишь одно решение: работа, работа и еще раз работа.

Хемингуэй воспитывал в себе серьезное и ответственное отношение к слову и стремился всегда следовать этому правилу, потому что литература, по его мнению, не переносит полумер и несправедливости. Он писал: «Я приучил себя, закончив работу, не думать о том, что пишу, покуда не сяду завтра за продолжение. Так мое подсознание будет работать над этим, а я тем временем, надеюсь, смогу слушать других людей, и все замечать, и что-то новое узнавать, надеюсь, и я читал, чтобы не думать о своей работе, чтобы на другой день не оказаться перед ней бессильным».[170]

Хемингуэй постепенно приживался, притирался к Парижу, а Париж открывался ему. Бедность не признавалась вообще. Хемингуэй констатировал: «Мы считали себя людьми высокого полета, а те, на кого мы смотрели свысока и кому справедливо не доверяли, были богаты».[171]

Для Хемингуэя очень важны были путешествия, но Париж оказался для него идеальным «портом приписки». Он плохо переносил зиму и предпочитал сосны, покрытые снегом, дождю и парижским платанам. К счастью, Швейцария и Италия находились недалеко, и молодая пара часто отправлялась туда, чтобы покататься на лыжах и отдохнуть от столичной жизни. В мае 1922 года Эрнест и Хэдли побывали в Шамби-сюр-Монтрё, потом добрались до Милана – пешком, через Большой перевал Сен-Бернар. Через несколько недель они оказались в Скио, потом – в Фоссальте.