«Существует банальный Париж, Париж, который легко доступен. Для туристов? Не только для них. Многие парижане принимают на веру распространенный образ своего города: доступного, презентабельного и, следовательно, “нормального” и “самоочевидного” Парижа. Культура не играет здесь большой роли. Сколько “культурных” парижан довольствуется беглым просмотром
Очарование Парижа овладевает вами внезапно, как только вы прикоснетесь к парижской земле. Но только в том случае, если вы знали Париж и любили его задолго до этой первой встречи. Для знающего Париж по книгам, по живописи, по всей сумме познаний о нем этот город открывается сразу, как бы покрытый бронзовым отсветом его величавой истории, блеском славы и человеческого гения.
Проблема, по мнению Анри Лефевра, заключается в том, что раньше все жили семьями и бок о бок с соседями, все отлично знали свой район, потому что вели в нем, по сути, деревенскую жизнь или что-то вроде того. Каждый ощущал поддержку и мог рассчитывать на то, что ему подадут руку помощи. И раньше принято было говорить: «Как прекрасен мой Париж!» И все говорили на одном языке…
Сегодня все изменилось. «В Париже, – пишет Анри Лефевр, – который теперь необычайно разросся, включив в себя многочисленные пригороды, проживают множество людей со всего света: студенты, туристы, те, кто оказывается в нем проездом, и те, кто задерживается в нем на какое-то время, деловые люди и т. д. Вавилонская башня или великий Вавилон?»[179]
Улица Бобур у метро Рамбуто в Париже. 1960 год
И вот Париж уже превратился в «монструозный город», в котором каждый имеет некий «свой путь» и не слишком хорошо знаком с остальным.
А что же с образом города, столь дорогого и близкого Андре Моруа?
Анри Лефевр признает, что «бродить по современному городу, погрузившись в “думы одинокого прохожего”, приятно, но не более того, и вскоре такое занятие наскучивает, если оно не сочетается с другими интересами и проявлениями любопытства».[180]
А посему для большинства людей «образ города ограничивается банальностями, касающимися больших магазинов, мест, которые они посещают или которых они избегают».[181]
В итоге, неоднозначность и сложность парижской реальности сводится к простой схеме. В свое время монументы играли важную практическую роль: они организовывали окружающее пространство и притягивали или отталкивали четко определенные категории людей.Лавочка мясника. 1960-е годы
Типичный пример – Эйфелева башня. Она, как уже говорилось выше, стала символом, стала иконой Парижа. Она находит отражение во всевозможных открытках, «магнитиках» и прочих более или менее «китчевых» объектах.
Эйфелева башня – ее знают все, включая тех, кто в Париже не был никогда. Это ориентир, легко запоминающийся образ. И в этом смысле Эйфелева башня имеет соперников, также предлагающих себя на роль иконы: Собор Парижской Богоматери, Триумфальная арка и т. д. и т. п.
Но рядом, пишет Анри Лефевр, находится банальный, «обычный» Париж, и он уже за пределами ментальных образов. И такой Париж нравится далеко не всем. Это достаточно монотонные виды, одинаковые улицы с почти одинаковыми фасадами. И чтобы понять настоящий Париж нужно время и нужно желание.
Анри Лефевр пишет: