Париж слезам не верит

Но не успел он задать ещё какой-нибудь вопрос, как у него в кабинете соткалось из золотистого света такое небесное создание, что Арсений предпочёл ретироваться к столу. Женщина была вполне осязаема и вместе с тем… являла собой существо иного мира. Ростом с хорошего гренадера. Сложена, как античная статуя. Гордую голову венчали пшеничные косы, перевитые жемчугом. Римскому профилю позавидовала бы резная камея. Дивный стан облекала тончайшая туника из чего-то прозрачно-золотого, газово-флёрового, облеплявшего тело наподобие пыльцы и не скрывавшего подробностей совершенства.

— Здравствуйте, Арсений Андреевич, — произнесла богиня низким грудным голосом, от которого по позвоночнику у Закревского пошли мурашки, а затылок вспотел.

— Здрасте, — только и мог произнести он, непроизвольно опускаясь обратно в кресло.

Не заметив его бестактности, дама тоже присела на стул с противоположной стороны стола, положила на колени сумочку — Боже, что это были за колени! — и извлекла из неё некий свёрток, перевязанный голубой лентой.

— Вот, прошение моего отца, графа Фёдора Андреевича Толстого о предоставлении ему награды за службу.

Арсений машинально взял бумаги. Ему казалось, что, чуть только он коснётся их одновременно с небесной гостьей, его ударит молния. Он мог поклясться, что по руке действительно проскочил электрический разряд.

— Что же вы не читаете? — осведомилась дама.

Закревский опустил глаза. Он честно два раза пробежал документы, но так ни слова и не понял. Составлены бумаги были, конечно, неправильно. Путано и без надлежащих подробностей.

— Вы не могли бы изложить суть дела? — попросил генерал. — Заметно, что ваш батюшка не знаток канцелярских правил.

Гостья залилась тихим смехом.

— Верно подмечено. А суть дела такова. Мы владеем богатыми поместьями в Пензенской губернии. В минувшую войну там собиралось дворянское ополчение, в коем числился и мой отец. Ныне он озаботился получить за службу какой-нибудь знак отличая. Теперь все с орденами, — мило улыбаясь, пояснила мадемуазель Толстая. — Стыдно и в обществе показаться без полосатой ленточки.

Последние слова сдёрнули Арсения на грешную землю.

— Ленточки? — повторил он. Язвительный тон генерала удивил гостью, её фарфоровые глаза округлились. — Вам, должно быть, ведомо, сударыня…

— Аграфена Фёдоровна.

— …Аграфена Фёдоровна, сколько рук, ног и голов потеряно за эти полосатые лоскуточки. Пензенское дворянское ополчение, помнится, не принимало участия в боевых действиях. Враг до Волги не дошёл. За что же ваш батюшка хочет награды? И почему, собственно, не приехал сам?

Аграфена молчала, выжидающе глядя на непонятливого генерала и картинно облизывая розовые лепестки губ. Ну, надо же, какой дурень! И что батюшке тут делать, вопрос-то деликатный?

Закревский ещё раз просмотрел бумаги. Теперь уже на совершенно трезвый глаз.

— Мало того что здесь нет и половины сведений, — холодно бросил он, — вы ещё предлагаете мне совершить должностное преступление. Чего ради я буду хлопотать для вашего батюшки?

— Не для батюшки, а для меня. Для меня вы похлопочете?

Что-то в её голосе заставило генерала поднять взгляд. Лучше бы он этого не делал. Богиня расколола бриллиантовые аграфы на плечах, удерживавшие её умопомрачительное одеяние, и оно золотой пыльцой осыпалось к ногам.

— Вам нужны ещё какие-то пояснения?

— В-вы… что себе позволяете! — Закревский не справился с голосом и засипел, вместо того чтобы гаркнуть. — Вон отсюда!

Мадемуазель Толстая воззрилась на него с крайним недоверием. Комедию ломает? Или… Её ресницы несколько раз хлопнули.

— Вы сами не понимаете, что творите! Оденьтесь, наконец! — К генералу вернулся голос, а вместе с ним и самообладание.

Аграфена рассчитанно медленно наклонилась, подобрала с полу край туники и долгим, тягучим движением повлекла ткань к плечу, где аграфы, как капли чистейших слёз, дрожали при каждом колыхании её персей.

— Это вы не понимаете, от чего отказываетесь, — произнесла она нараспев. И вдруг в её сонно-равнодушных глазах мелькнуло любопытство: — Вы, правда, меня не хотите?

Арсений указал на дверь.

— Будем считать, что я равнодушен к женщинам.

— А-а, — понимающе протянула она. — Так бы и сказали.

Закревский запоздало понял, что сморозил двусмысленность. Но объясняться не стал.

— Обратную дорогу найдёте?

На губах нимфы расплылась дразнящая улыбка.

— С вашего позволения, я ещё некоторое время поблуждаю по здешнему заведению. Надеюсь, ваш начальник, князь Пётр Михайлович, более снисходителен к прекрасному полу.

От такой наглости Закревский оторопел, но быстро взял себя в руки.

— Их сиятельства сегодня нет на службе, — отчеканил он. — Так что ваш визит, мадемуазель, останется без последствий.

— Жа-аль, — её губы сложились в трубочку, и, послав ему воздушный поцелуй, девица выплыла из кабинета.