Париж слезам не верит

— Ваша светлость, вы строжайше приказывали мне уничтожать все промежуточные варианты. Каюсь, я этого не делал. Десять лет военной канцелярщины вырабатывают другие принципы. Вот план дислокации, который мы подадим государю. Расследование надо начать, но наше, внутреннее. Кто-то ведь похитил документ. Причём из вашего дома. Стало быть, злодей знал о том, что подобный проект существует, раз, и был вхож к вам во дворец, два. Кроме того, понятное дело, надо подготовить новый план, принципиально иной, и аккуратно убедить государя в его преимуществах. К тому же мы не знаем, зачем похитителю понадобился документ. Поверьте бывшему начальнику Особенного департамента армии, я чувствую — неприятность размером с гигантскую коровью плюху. Отставкой делу не поможешь. Надо действовать быстро, тихо и напористо.

Петрохан поднялся. Он взял обеими руками папку, повертел, потом протянул Арсению обратно.

— Пусть полежит до утра у вас. Так спокойнее. С чего вы предлагаете начать?

— Я знаю двух покладистых чиновников в Министерстве иностранных дел. Пусть поищут следы нашего плана среди документов Нессельроде и Каподистрии. Ребята старательные, но дорого берут.

— Сколько? — рассмеялся Волконский. — Просто поразительно, у нас всё можно купить!

— Рублей по пятьсот на нос.

— Однако.

— Если их скромный труд увенчается успехом, дело будет стоить дороже.

Князь пожал саженными плечами. Ему ли душиться из-за тысячи рублей?

— Деньги будут. — Он протянул Закревскому руку. — Надеюсь, не откажетесь пожать? — И повернулся к двери. — Переночую здесь, у себя в кабинете. А завтра прямиком поеду ко двору. Ну и гадостная же каша заваривается…

Арсений проследил глазами за удаляющимся по коридору начальником и подумал, что вот он беден и холост, ему некуда спешить, на квартире, которую снял, маршируют тараканы. А у человека дом — полная чаша, чины — выше некуда, царская милость — с пелёнок. Но, в сущности, та же пустота и одиночество. Да ещё страшный недуг жены. А впереди ничего. И с этим надо жить.

Мобеж

Вопреки предположениям Фабра, таможенников не отпустили ни на первые, ни на вторые сутки. А когда граф Михаил Семёнович благосклонно вспомнил о них, он не стал гонять заместителя начальника штаба извиняться. Напротив. Отправился в караулку сам и издевательским тоном — подчёркнуто вежливым, с неизменной британской полуулыбочкой — объявил беззубым церберам, что их оружие освидетельствовано и признано «не участвовавшим в деле». Поэтому самих таможенников «не станут задерживать впредь до выяснения обстоятельств».

— Но, — напоследок заметил командующий, подтверждая серьёзность своих слов изящным поклоном, — ежели бы среди вас, господа, нашёлся виновный, нынче утром вы бы имели честь присутствовать при его казни через повешенье. За сим остаюсь к вам неизменно доброжелательным.

Бедолаг выгнали из караулки, посадили на телеги, вывезли за расположение русских частей, вернули ружья и предоставили возможность пешком топать до Авена. Таков был урок, смысл которого дошёл до Алекса спустя неделю, когда из Бельгии, через границу, привезли почту. Без малейшей задержки. Непотрошёную. Что в последнее время бывало редко.

— Медведь сдох, — сказал Казначеев, вскрывая туго запечатанную пачку «Амстердамского Меркурия» — газеты для солидных людей, интересующихся серьёзной политикой, биржевыми котировками и новостями высокой культуры. — Их сиятельство уже второй месяц брезгует брать в руки книги после таможенников. Он сам любит разрезать страницы.

О да! Изящные вкусы графа были известны. Помнится, он научил Фабра определять качество издания по запаху типографской краски, а место изготовления журнала — по шелесту страниц, изобличавшему способы брошюровки:

— Дрожайший Алекс, у каждого камина есть тяга. Подставляете журнал вот так… Да не так, он сейчас полыхнёт! А вот так, и слушаете. Слышите? Вот это Лондон. А вот это отечественное барахло. Не могут тетрадку в корешок вшить! Les conquérants du monde![4]

История с Ярославцевым послужила поводом для наказания не в меру ретивых французских чиновников за досады, причинённые квартирующим русским. Корпус располагался на севере Франции, и долгое время таможни на бельгийской границе не существовало. Морским путём удобнее было получать корреспонденцию из дому, в чём правительство Объединённого Королевства Нидерландов оказывало «дорогим гостям» любезную помощь. Попробовало бы оно покочевряжиться! Через Антверпен, Амстердам и Брюссель посылки шли без досмотра.

Однако французская сторона, по осколкам собиравшая свой государственный аппарат, возложила обязанности пограничного контроля на авенскую таможню. С тех пор казаки не могли дождаться домашнего табака пополам с опилками, а господа офицеры — любимого сатирического листка «Жёлтый карлик». В Брюсселе — так близко от галльских рубежей! — бушевала бонапартистская эмиграция: новоявленные князья и графы времён империи пробовали свои силы в изящной словесности и вели с Бурбонами газетную войну.