— Садитесь. — Хозяин радушно указал гостю на одно из кресел возле низкого столика, другое занял сам. По хлопку его ладоней лакей принёс кофе, ликёр, миндальные пирожные и раскуренные трубки.
Арсению нельзя было ни кофе, ни табака. Но он почёл ниже своего достоинства объявить об этом врагу.
— Я вижу, господин генерал, вы считаете меня противником, — вкрадчиво осведомился статс-секретарь. — Племянница рассказала мне о вашей беседе. Признаюсь, она немало насмешила меня. Чуть ранее я заметил временное исчезновение из моего архива некоторых важных бумаг. А потом их возвращение на место. Чистая работа. Ничего не могу сказать. И сделанные вами выводы в целом верны. — Лицо Нессельроде стало серьёзным. — Я оценил вас как сильного игрока и не хочу иметь среди своих недоброжелателей. Поэтому и пригласил сюда. Сударь, — Карл Васильевич выделил голосом следующую фразу, как учитель при диктовке выделяет особо трудный кусок, — всё, сделанное мною, предпринято с ведома его величества и не противоречит интересам империи.
Арсений откинулся в кресле и впился глазами в лицо носатого австрияка.
— Я вам не верю, — проговорил он.
— Совершенно естественно. — Нессельроде, кажется, и не ожидал иного ответа. — Я готов дать пояснения.
— Государь не мог приказать вам похитить документы у начальника Главного штаба.
— Конечно нет! — всплеснул ручками Карл Васильевич. — Его величество вообще редко вникает в детали. Но ведь и вы, после всего, что прочли, не станете отрицать: император не в восторге от идеи помогать грекам.
Закревский кивнул.
— Между тем наше общество точно взбесилось, — продолжал статс-секретарь. — Единоверцы в беде! Константинополь и проливы! Крест над Святой Софией! После победы всё кажется лёгким. А то, что казна истощена многолетней войной, мало кого волнует.
«Не стоило отказываться от контрибуции», — с раздражением подумал Арсений.
— В угоду этим настроениям император и приказал Главному штабу составить план возможных действий против Турции. — Нессельроде встал и прошёлся по кабинету из угла в угол. — Излишне говорить, что сию бумагу он рассчитывал положить под сукно. Но уже сам слух о наших военных приготовлениях отчасти успокаивал мнение света. Противостоять ему открыто, изнутри страны, для правительства чревато потерей поддержки. Другое дело, когда критика придёт из-за границы. Например, из Германии. У нас разрешены немецкие газеты, а общество легко меняет свои суждения под впечатлением от пары-тройки публикаций в европейской печати. Через них Министерство иностранных дел осуществляет своё влияние. Вам кажется, что вы раскрыли заговор. А на самом деле — лишь приподняли покров над тайными пружинами моей работы. Этот покров лучше опустить обратно. Вы умный человек и должны понимать: государю нет дела до того, как именно будет осуществлён нечаянный выход сведений на поверхность. Исчезновением ли бумаг, прямым ли подкупом газетчиков. Августейшее лицо всегда выше таких мелочей. На сей раз я воспользовался своей племянницей и тем, с позволения сказать, кавардаком, который существует в доме у князя Петра Михайловича.
— Это низко, — заметил Закревский.
Нессельроде пожал плечами.
— Разве государь хоть словом упрекнул Волконского? Хоть раз напомнил о злополучном плане? Вас это не насторожило?
Арсений вынужден был признать, что уже ломал голову над этой загадкой и не находил решения. Ему тем неприятнее было слушать статс-секретаря, чем больше слова того походили на правду.
— Повторяю, господин генерал, я не хочу иметь вас среди своих противников. Вы действовали напористо и умело. Я предпочёл бы больше не подвергать архив министерства столь пристальному интересу с вашей стороны. Обнародовав свои открытия, вы не повредите мне у государя, но можете сильно повредить во мнении света. У всякого есть своя цена. Чего вы хотите за молчание?
Пухлые губы генерала дрогнули в усмешке.
— Я полагал, что это голова прекрасной принцессы на блюде, усыпанном лепестками роз.
— Красиво, — оценил Карл Васильевич. — Но политическое убийство — не мой метод. За этим прошу покорно к господину Каподистрии и его разбойникам. Освобождение принцессы из лап злобного Карлика — лишь цена вашего приезда сюда. Я же спрашиваю о большем.
Закревский задумался. Ему доставляло истинное удовольствие держать паузу, наблюдая, как Нессельроде выжидающе смотрит на него.
— Меня не слишком интересуют деньги, — протянул генерал. — Во всяком случае, из ваших рук. Я предпочёл бы кое-какую информацию. И чем откровеннее вы мне ответите, тем с большим основанием сможете положиться на моё слово.
Нессельроде насторожился.
— Сведенья сведеньям рознь. Есть такие, которые я ни при каких условиях не смогу…
— Оккупационный корпус, — отрезал Закревский. — Его решено вывести раньше срока? Почему?
— На кону стоит вхождение Франции в Священный союз.
— А зачем понадобились слухи о ненадёжности войск? Об упущениях дисциплины? О якобинском духе?