Париж слезам не верит

Карл Васильевич гадил Каподистрии как мог. Но в самый неподходящий момент вмешался ещё и Главный штаб, в лице своего дежурного генерала. Это уже ни в какие ворота не лезло!

Во вторник утром Закревский получил с лакеем из Министерства иностранных дел запечатанный конверт. Арсений намеревался бриться и взял бумажку мокрыми руками. Она мигом расползлась, так что генерал ощутил под пальцами плотный край картонки, на каких обычно пишутся приглашения. Закревский кликнул Тишку, велел подать полотенце и с крайним неудовольствием воззрился на прилипший к ладоням листок.

Ссора с Толстой взбаламутила в душе генерала очень давние чувства, о которых сразу после войны он постарался забыть. Аграфена не солгала. Они действительно всех бросили. На милость победителей. Заранее зная, что милости не будет. Сами-то потом не раз проявляли это странное качество и в Польше, и во Франции. Хотя всякое бывало… Но так приятно чувствовать себя благородными! Теперь возникал вопрос, а имели ли они право на щедрость и милосердие, когда тысячи Грушек остались не только обесчещенными, но и не отомщёнными? Не поторопились ли всем всё простить? И раньше других государь с заявлением, что во Франции у него «нет врагов, кроме Бонапарта». Держи карман!

Закревский не знал, почему именно его догнал давний стыд? Почему за случившееся с Толстой должен отвечать он? Арсений хотел бы никогда её не знать. Но, узнав, уже мучился родом ответственности. Он развернул приглашение и прочёл:

«Милостивый государь!

Настоятельная необходимость требует нашего немедленного разговора. Не благоволите ли Вы посетить меня нынче в пять часов пополудни в моём особняке на углу Литейного проспекта и Фурштатской улицы?

Вашего превосходительства покорный слуга Карл Нессельроде.

P.S. Допускаю, что после нашего заочного знакомства у Вас не возникнет желания видеть меня. Во избежание отказа я имел честь пригласить к себе одну известную Вам особу, которая останется под моим кровом вплоть до Вашего приезда и покинет его сообразно достигнутым договорённостям».

Прочитав постскриптум, Арсений выругался. Аграфена опять влипла. Кой чёрт понёс её к Нессельроде? В том, что этот человек опасен, генерал имел случай убедиться. До пяти часов оставалась уйма времени. Арсений боялся, что в Главном штабе его задержит работа или, что ещё хуже, призовёт Петрохан, и тогда уже до темноты придётся кукарекать с начальством. Но день прошёл благополучно. Закревский сидел, как на иголках, поминутно возвращаясь мыслью к своей беспутной, безнравственной и беззащитной знакомой. Сам бы он, конечно, не пошёл к Нессельроде. Но теперь получалось, что носатый Карлик похитил принцессу и держит её в заколдованном замке. Как ни мало генерал подходил на роль отважного рыцаря, а в половине пятого свернул дела — чем несказанно удивил письмоводителей, ибо обычно уходил затемно — и отправился по означенному адресу. Причём доро́гой Арсений больше воображал себя Донкихотом, вступающим в бой с мельницами, чем Айвенго, спасающим Ревекку.

Впрочем, хозяин зачарованных палат выглядел вполне мирно. Он церемонно раскланивался, потирал маленькие белые ручки и прямо-таки лучился восторгом оттого, что гость не пренебрёг приглашением.

— Ваш тропический цветок в моей оранжерее, — предупредил Карл Васильевич. — О, не стоит о ней беспокоиться. Мои люди не причинили мадемуазель Толстой ни малейшего вреда. С моей стороны было бы варварством помять хоть один лепесток на этой чайной розе. Просто удивительно, как светские львицы любят выбирать себе в наперсники людей без имени и состояния! Но, — Нессельроде вновь поклонился, — должен отдать вам должное. Вы, Арсений Андреевич, действительно человек незаурядный. Найти государственный заговор там, где его и в помине не было! Эдакий талант нельзя зарывать в землю! Вам прямая дорога служить в полиции и на немалых должностях.

Закревский поморщился.

— Вижу, вижу, — расплылся в улыбке Карл Васильевич. — Вы не расположены слушать комплименты. Пойдёмте ко мне в кабинет. Там удобнее будет объясниться.

Они поднялись на второй этаж в просторную, полную света и новой гампсовской мебели комнату. Нессельроде не терпел старых вещей. Простота и функциональность были его девизом. Карельская берёза, медь, разноцветное стекло. Что нужно чиновнику для счастья? Много чернильниц, остро отточенных перьев и лучшая голландская бумага «Pro Patria». Ах да, ещё липучие мухоловки!