Им принесли превосходный потаж из только что пойманной рыбы и омлет, а закончился завтрак белым мягким сыром и свежими фруктами. Все это им подавала старая, скрюченная временем женщина в длинном белом фартуке поверх черного платья. Рене съела все, что они заказали, вот только местное вино показалось ей кислым и грубого вкуса.
— Вино, как люди, — пояснил Леон, рассмеявшись ее гримаске. — Во Франции вино пьют с самого детства. Помогает от анемии.
На обратном пути с ними произошел странный случай, значение которого Рене смогла понять лишь много месяцев спустя. На улице они поровнялись с бородатым моряком, который в этот момент, пытаясь разжечь смрадно воняющую «Голуаз», бросил еще горящую спичку на мостовую. Леон вдруг бросился, быстро затоптал спичку, и Рене увидела, что его лицо побелело.
— Надо быть осторожнее, старина, — сказал он мужчине, который собрался зажечь еще одну спичку, и, вытащив свою золотую зажигалку, щелкнул ею. — Позвольте.
Мужчина принял этот знак внимания, что-то пробубнил и пошел своей дорогой, оставляя позади себя клубы дыма.
Леон, задумавшись о чем-то, хотел положить зажигалку обратно в карман, но промахнулся и не заметил этого — она упала на землю. Рене нагнулась, чтобы поднять ее, но кто-то успел это сделать раньше нее — выхватил зажигалку прямо у нее из-под руки и бросился бежать вниз по улице. Леон очнулся и бросился за ним вдогонку, а догнав подростка, схватил его за шиворот и повернул к себе лицом. Паренек выглядел жалко — голые грязные ноги, оборванные джинсы, тоненькая мордашка с заостренными чертами и два огромных грустных карих глаза.
— Ах ты воришка! — мягко проговорил Леон, вынимая зажигалку из его грязных рук.
— Он, наверное, голодный, — заметила Рене. — Отпустите его. — И открыла сумочку, чтобы достать из нее для паренька несколько франков. Но, подняв голову, застыла в изумлении: на лице Леона было такое выражение, словно ему в голову только что пришла гениальная мысль.
— Нет, нельзя поощрять воровство, — твердо заявил он. — Сейчас я отведу его в полицию, пусть с ним разберутся.
— Леон, пожалуйста, не надо… — Она увидела ужас в карих глазах мальчишки — слово «полиция», произнесенное по-английски, он понял прекрасно. — Зачем же так сразу? Он… он ведь еще ребенок.
— Этот ребенок может вырасти преступником, если его вовремя не исправить.
— Да, но полиция… — Рене, конечно, ничего не знала о снисходительном отношении французской полиции к малолетним правонарушителям; просто видела перед собой несчастное, испуганное лицо ребенка. А Леон мог себе позволить быть милосердным. Она принялась его умолять, с ужасом убеждаясь, что ее слова на него не действуют. И в конце концов умолкла, сраженная такой бессердечностью. Наступила тишина, мальчишка и Леон лишь вопросительно смотрели на нее.
И вдруг Леон произнес:
— Я его отпущу. Более того, найду его родителей и помогу им, если вы пообещаете, что приедете в Париж работать в моем салоне.
Она посмотрела на него, почти не дыша:
— Это шантаж?
Он пожал плечами:
— Называйте как хотите. Я уже говорил вам, что не очень разборчив в средствах, когда хочу чего-нибудь добиться.
— Вы просто отвратительны! А если я откажусь?
— Тогда, боюсь, придется сдать этого маленького воришку в полицейский участок.
Словно для того, чтобы усилить впечатление его слов, в этот момент в конце улицы появились две фигуры в полицейских фуражках. Мальчишка сжался, задрожал, обратив к Рене молящий взгляд. Конечно, Леон на самом деле не проявит такой жестокости, но может ли она рисковать? Полицейские приближались к ним мерным, неторопливым шагом.
— Хорошо, — проговорила Рене сквозь зубы. — Я считаю вас чудовищем, но сделаю, как вы хотите.
— Обещаете? Слово англичанки?
— Обещаю.
Он улыбнулся, взял паренька за руку и, сказав ему что-то по-французски, повел его мимо полицейских к тому месту, где они оставили машину.
— Что вы хотите сделать? — с сомнением спросила Рене.
— Поеду к нему домой — поговорить с его родителями. Может быть, я заберу его с собой, будет у меня работать посыльным, хотя он почему-то отнесся к этому без энтузиазма. Кстати, держитесь от него подальше — у него могут быть блохи.
Домик, к которому они подъехали, был невероятно беден. Рене осталась в машине, а когда через несколько минут Леон вернулся один, поинтересовалась:
— Что там было?
— Договорились, что мальчишку отмоют, купят ему приличную одежду и отправят ко мне в Париж. Постараюсь сам перевоспитать маленького воришку. Бретонцы очень гордые люди, для себя они не приняли бы от меня ничего. Кстати, на самом деле этот парень, его зовут Пьер, гораздо старше, чем кажется. Он не мог найти работу. Я не стал говорить его бабушке, что поймал ее внука, когда он пытался украсть мою зажигалку.
Какое-то время они ехали молча. Наконец Рене не выдержала:
— Леон. — Она даже не заметила, что впервые назвала его по имени. — На самом деле вы ведь не собирались отводить его в полицию, правда?
— Очень даже собирался. — Его ответ прозвучал слишком быстро.
— Я вам не верю.
— Но вы сдержите ваше обещание? — обеспокоенно спросил он.