Парни с планами (СИ)

Никогда еще он так отчетливо не ощущал, что его — его собственное — сердце взлетает и падает там, на кривых линиях монитора. Он кладет руку себе на грудь, слегка сжимая ладонь, специально ускоряя ритм, словно умоляя второе сердце стучать в такт, — биться, биться, пульсировать, рваться через ребра, ломая грудную клетку, выплескивать наружу длинные, заполняющие комнату волны, стучать, работать, оживать, — потому что это то, чего стоит Баки Барнс, что бы сам о себе ни вообразил. Потому что это невыносимо — потерять еще раз и вот так тривиально и глупо, спрятанного от взгляда суетливой толпой врачей, среди мирного, стерильного, пищащего приборами, пахнущего лекарствами, звякающего стеклом и шуршащего пластиком. Стив бы и сам не захотел — так. Первым бы попросил застрелить себя раньше, словно подранка в стае.

Кончики пальцев жжет, а ему и вправду кажется, что он держит в ладони свое сердце, гадая: позволить ли ему биться дальше или раздавить, как перезревший фрукт. Все зависит от сердца Баки.

Всегда зависело.

1936

Баки вваливается в квартиру поздней ночью. Он не столько пьян — видал Стив перебравших и похуже — сколько невероятно зол.

— Блядь, — выплевывает Баки, швыряя о стенку связку ключей: его дом, квартира Стива, шкафчик с одеждой на работе; и полы его пиджака метут доски, когда он медленно оседает по стене прямо у порога.

— Ты потерял шляпу, — растерянно бормочет Стив.

— Да к дьяволу…

Баки злится, и это знакомо. Не частый случай, но Стив знает это выражение лица, когда верхняя губа приподнимается в животном оскале и левая рука сама сжимается в кулак. Только в глазах у него не ярость, а странная растерянность, словно он заплутал в тумане и не смог найти дорогу к дому.

— Ты здесь, Баки, ты со мной, — шепчет Стив, говорит Стив, кричит Стив, тянет, умоляет, уговаривает, поднимает с пола, где вечно дует по ногам. — Все хорошо, ты со мной.

А Баки разжимает его ладони. Отцепляет пальцы, хватающие за воротник, отводит руки и смотрит мимо лица — на носки своих перепачканных ботинок.

— Не спрашивай, — просит он. — Просто молчи, ладно?

Стив тащит с его плеч пиджак, потому что твердо уверен — где-то под ним спрятана кровоточащая рана. Но рубашка Баки девственно бела, и только узел галстука съехал набок да из челки выбиваются пряди.

— Стив, Стив, Стиви, — пьяно и безумно шепчет он. — Будь я проклят, если когда-нибудь…

— Все же придется рассказать, — твердым голосом перебивает его Стив. — Даже если убил кого-то, вместе подумаем, что делать дальше.

— Что?! Нет! — Баки кричит так, что его точно слышит миссис Родригес из квартиры напротив и семья Хаммерсмитов за стеной слева, которым вставать к смене в три утра.

— Лучше бы убил, — выдыхает он и тянет ладонь Стива к щеке. Вжимается, словно в подушку, качает головой, баюкая собственную внутреннюю боль, смотрит тяжело и печально. — Наверное, лучше бы себя убил.

— Прах тебя побери, Баки! — Стиву уже все равно, когда прозвенит будильник у Хаммерсмитов. — Что случилось?!

— Выпить есть? — интересуется тот, а после принюхивается и фыркает в стакан с мутноватым самогоном, одним глотком опрокидывая в себя горькую жидкость.— Я был в «Страусе», — говорит он на выдохе. — Я не способен сотворить с тобой такое.

Стив удивлен. Стив шокирован. Стив подносит к губам горлышко бутылки и судорожно отхлебывает. Стив точно не понимает, что имеет в виду этот непостижимый, меняющийся как полоса прибоя или весенний ветер Баки Барнс.

А тот отбирает у него бутылку, вновь пьет и шепчет что-то уж совсем невозможное и фантастическое. Такое, от чего Стиву хочется немедленно ущипнуть себя или принять холодный душ.

— Ты не поверишь, если я скажу, как давно хочу тебя. Жить не могу, сдерживаться сил нет, чтобы не прикоснуться, не прижать крепче. Брежу твоими глазами, как в лихорадке. Не только глазами… И ты можешь отпираться, говорить, что я все придумал и что мне следует завести постоянную подружку, но… гребаный боже, Стиви, я же знаю тебя тысячу лет. У тебя голос садится и хрипит, когда я делаю вот так…

Баки, словно в задумчивости, подносит палец ко рту, оттягивает нижнюю губу и после подушечкой ведет едва заметный влажный след по подбородку:

— И провалиться мне в самый ад, если вру, ты шепчешь «Баки» во сне и сжимаешь свои соски, и так разводишь колени, что только от этого я готов измазать все простыни.

— Неужели настолько заметно? — ошеломленно бормочет Стив.

— Да ты вообще не умеешь врать, — улыбается Баки, — сколько тебя ни учи. Но думать об этом забудь. Переживем как-нибудь, и не такое случалось. Сегодня я видел как Джош Камински трахал парня прямо на диване в задней комнате клуба. Тот так орал от боли, что потолок едва не раскололся пополам. Меня чуть не вывернуло наизнанку, а ведь я заплатил, чтобы посмотреть. Не смей и думать об этом, Стив. Это полный пиздец.

— Господи, Баки, — Стив не знает, плакать ему или смеяться. — Этот Камински — дуболом и полный тупица, недаром его называют Стальная Свая. Это не больно, совсем не больно, разве что чуть-чуть поначалу.