— Хорошее место, чтобы умереть, — соглашается Стив, не в силах унять дрожь в своих пальцах, которые расстегивают пряжки на куртке Баки.
— О нет, — смеется тот, — никто не отнимет у меня привилегии убить тебя лично. Это хорошее место, чтобы принять бой. Говорят, ты здорово умеешь догонять чужие самолеты. Вот и постарайся повторить это, когда они будут улетать отсюда. Нет смысла убивать солдат, если где-то все еще идет вербовка. Нужно уничтожить базу.
— Блядь, — тихо выдыхает Стив. — А я все еще надеялся, что это просто свидание.
— Ты бы стал отговаривать меня, знай заранее план. Но и свидание тоже. Возможно, последнее, нам же не привыкать.
Стив с уверенностью назвал бы эту ночь первой.
И даже не потому, что они дорвались и теперь жестко, суматошно трутся друг о друга, так и не скинув до конца одежду, словно подростки где-то в темном закоулке, и тычутся вслепую куда ни попадя губами и языками, лишь бы коснуться, распробовать, напиться и надышаться, до головокружения ныряя в реальность, в капли пота на груди, стук сердца под ладонью, давно позабытую сладкую дрожь, оглушительный грохот пряжек и рваные выдохи, а в голове не остается ни единой мысли, кроме «мой, ну наконец-то!»
Стив знает, как бывает иначе. Отчетливо помнит все их долгие бруклинские ночи и случайные, безрассудно вырванные у войны минуты, две родинки под левой лопаткой, до которых все не может дотянуться губами… и вздрагивает, когда его член накрывает горячий рот.
— Можно, мой капитан, — шепчет Баки. — Вряд ли я буду слишком озабочен тем, что подумают о тебе ночные птицы.
И Стив стонет в голос, надрывая горло, позволяет себе то, на что никогда не решался — ни в Бруклине, ни в одном другом месте мира — подтверждать криком каждое прикосновение, громко выстанывать имя Баки, умолять о большем и умирать, восторгаясь.
— Говорят, сейчас курить на улице гораздо неприличней, чем там же целоваться. С мужчинами, — смеется Баки, укладывая его ладонь на свой член. — Господи, убил бы за пачку «Лаки».
Стив утыкается лбом в его плечо, он безмерно счастлив, но не может не ответить:
— Представляешь, целых семь долларов. И теперь они продаются не парами, а по одной.
— Ужасный мир…
И больше они не произносят ни слова, до тех пор, пока перепачканные спермой пальцы не переплетаются накрепко и губы сами не выдыхают имена:
— Стив!
— Баки…
— Черт… Вот автомат захватил, а влажные салфетки…
Это невероятно пошло, и Стив даже не успевает сообразить, где он подсмотрел подобную непристойность — в своих фантазиях ли, в современном порно или много лет назад в стучащем колесами вагоне шоу, где пили и спали все со всеми, кроме него.
Он вылизывает пальцы Баки, затем свою ладонь, жадно собирая языком белесые капли, и не успевает отстраниться от поцелуя.
— Ты все еще сумасшедший, мой Стиви, — шепчет Баки между выдохами. — Мой, мой, единственный, кого всегда любил…
Тело Стива напрягается, и внезапно даже для самого себя он кончает еще раз, забрызгивая спермой черные штаны Баки с плотными защитными вставками у колен.
— Гребаный боже, — стонет тот. — Будет слишком неприлично, если я сейчас попрошу тебя уйти?
Баки шарит ладонью в темноте и протягивает ему прибор ночного видения:
— Смотри внимательно и не наткнись на растяжки. Я оставил несколько сюрпризов для визитеров.
— Через службы контроля аэропортов сложно пронести даже маникюрные ножницы, — вскакивая и неловко натягивая джинсы, Стив пытается улыбнуться.
— Мне кое-что об этом известно. Выбирай, что по нраву, — и Баки машет рукой куда-то в сторону толстого пальмового ствола, а потом с едва слышным всхлипом сворачивается клубком и накрывает голову ладонью. — Быстрее, мелкий, иначе загрызу тебя зубами. Не забудь бронежилет. Жаль будет разворотить эту грудь автоматной очередью.
Стив подхватывает первый попавшийся оружейный ремень, цепляет на ухо дужку коммуникатора и быстро шагает прочь от стоянки, где тихо размеренно дышит во сне Эль Хоппер, и глубоко и надрывно — тот, дороже кого у него нет и не было.
«Что делает тебя счастливым?» — всплывает голове у Стива, и он не врал тогда.
Ничто не может дать ему счастье. Но кто-то… Тот, кто не всегда похож сам на себя, и вместо искреннего веселья или сосредоточенности сейчас в его глазах горит равнодушный холодный огонь. Тот, кто пока не убил его, а спас… раз двести с начала прошлого века. И если жизнь разделить на Стива Роджерса и Капитана Америку, то только последнему незнакомы сомнения и колебания. Допустим, Стив Роджерс забыл кое-что рассказать Капитану. Допустим, все кончилось, когда он выпустил из рук щит. Допустим, когда-нибудь он позволил бы себе быть счастливым…
«Не знаю».
А если знаю, то все равно не скажу. Вы не поверите.