Пастернак – Цветаева – Рильке

Приехавшая от Горького А. И. Цветаева подтвердила его опасения относительно оценки «905 года». Боясь, что письмо может быть истолковано как выпрашивание комплиментов, Пастернак спешит извиниться за оплошности, «допущенные во вчерашнем письме по незнанию»[35]. Кроме того, Анастасия Ивановна, видимо, рассказала о своем плане материальной помощи сестре, согласно которому деньги за предполагавшееся издание «Детства Люверс» должны были переводиться от имени Пастернака на счет С. Я. Эфрона. Возможно, подтверждая согласие на эту роль, Борис Леонидович вдруг заговорил в письме об «огромном даровании Марины Цветаевой и ее несчастной, непосильно запутанной судьбе» «…Если бы Вы спросили, – горячо уверяет он Горького, – что я собираюсь писать или делать, я бы ответил: все, что угодно, что может помочь ей и поднять и вернуть России этого большого человека, м.б., не сумевшего выровнять свой дар по судьбе или, вернее, обратно»[36].

Однако к такому повороту событий Алексей Максимович явно не был готов. Оказалось, что при очном знакомстве пара Цветаева – Зубакин произвела на него далеко не самое благоприятное впечатление. Еще в конце предыдущего письма Горький отозвался о спутнике А. И. Цветаевой как о «человеке с хорошими задатками, но совершенно ни на что не способном и – аморальном человеке»[37]. То, что Анастасия Ивановна неверно истолковала его взгляд на «905 год», только усилило недовольство. В результате вслед за первым письмом Горький пишет Пастернаку возмущенную отповедь. Он отмечает, что Зубакин и Анастасия Цветаева «кроме самих себя, иной действительности не чувствуют, и к рассказам их о ней следует относиться с большой осторожностью»[38]. Талант Марины Цветаевой показался ему «крикливым, даже – истерическим, словом она владеет плохо, и ею, как и А. Белым, владеет слово»[39]. В числе фрагментов из «Поэмы Конца», которые особенно не понравились писателю, он выписал и:

Я – не более, чем животное,
Кем-то раненное в живот.

Интересно, знал ли Алексей Максимович, что в этом пункте он полностью совпадает с …белоэмигрантской критикой, вдохновляемой З. Гиппиус? Достается и самому Пастернаку: «вы всю жизнь будете „начинающим“ поэтом, как мне кажется по уверенности вашей в силе вашего таланта и по чувству острой неудовлетворенности самим собой, чувству, которое весьма часто звучит у вас, – раздраженно заявляет Горький и неожиданно добавляет: — Это – хорошо». Впрочем, в заключение письма он признает правоту поэта: «Марине Цветаевой, конечно, следовало бы возвратиться в Россию, но – это едва ли возможно»[40]

Не вступиться за сестер Цветаевых, при всем уважении к выдающемуся писателю, Пастернак не мог. Чувствуя, что его доводы вряд ли будут услышаны, он умоляет Горького отказаться от планов материальной помощи Марине Ивановне, поскольку «неизбежной тягостности в результате этого ни Вам, ни М. Цв. не избежать!» Вслед за этим, словно успокаивая собеседника, он прибавляет: «Мне удалось уже кое-что сделать, м. б., удастся и еще когда-нибудь»[41]. В ответ Горький прямо требует прекратить переписку…

Итоги этого трехнедельного выяснения отношений Борис Леонидович подвел в письме Цветаевой, написанном в конце октября. Со слов Анастасии Ивановны, он полагал, что Горький может написать ей лично. Опасаясь повторения собственной ошибки, он вводит ее в курс размолвки, а в конце примирительно замечает:

«…оттого, что <мы> не нравимся Г., он не становится меньше: главное же, надо помнить, что помимо нас ищут и друг друга находят наши романы и поэмы и наши пути в литературе, и не всегда мы даже знаем о том.