Паткуль. Неистовый лифляндец

Самым неудобным пунктом в рассуждениях Паткуля была Россия, старый враг Лифляндии. Поддержка Москвы в её притязаниях на балтийский берег имела стратегическое значение и обсуждению не подлежала. Но можно ли было доверять Петру I? Лифляндцам слишком хорошо были известны прошлые походы русских царей в Ливонию, и Паткуль никак не мог себе представить, чтобы на его родине утвердились русские. Он включает в свою записку предупреждение о том, чтобы «царь не снял с приготовленного нами вертела жаркое прежде, чем мы протянем к нему рот, чтобы он не перехватил у нас Лифляндию». Даже Нарва должна была остаться за пределами русского влияния и служить внешним пограничным пунктом Польши с российской Ингерманландией, а король Август должен употребить всё своё влияние на царя, чтобы русские войска не проявляли в Карелии и Ингерманландии излишней жестокости, которой они «прославились» при Иване Грозном и Алексее Михайловиче Тишайшем.

Паткулю был осведомлён о том, что царь Пётр не вступит в войну на северном направлении до тех пор, пока не заключит мир с османами. Для оказания помощи России в этом плане Паткуль предлагал подключить возможности Ватикана. Следовало только добиться от царя обещания беспрепятственно пропускать через свою территорию католических миссионеров в Китай, и в обмен за эту услугу Римский папа окажет нажим на Австрию и Венецию с целью быстрого заключения мира с Константинополем.

Неучтённым обстоятельством в планах Паткуля оставалась Польша. Поляки с подозрением относились к своему саксонскому королю и не давали ему шагу шагнуть без особого на то разрешения сейма и сената Речи Посполитой. Без их согласия Август II и подумать не мог о том, чтобы начинать войну со шведами. Да какая там война с иностранным государством, если сейм и сенат потребовали от него убрать с территории Польши все саксонские войска, оставшиеся там ещё с момента проведения выборов короля! Войска пришлось вывести в соседнюю Курляндию (что было даже на руку стратегическому замыслу против шведов), а потом уж браться за уговоры, чтобы склонить шляхту к участию в войне со шведами.

Центральной фигурой оппозиции Августу в Польше был кардинал Михаил Радзиевский, одна из самых примечательных, но не из самых достойных уважения личностей той эпохи. Коварный, властный, эгоистичный, Радзиевский не пропускал ни одного случая, чтобы поучаствовать в борьбе различных партий за власть в Польше. Благодаря своей беспринципности, он был ненадёжен и опасен как для друзей, так и для врагов. Купленный французами и самим принцем Конти, кардинал до конца оставался ярым противником возведения на престол Августа Саксонского. В мае 1698 года Радзиевский заключил с королём перемирие, но оба понимали, что примирение было неискренним и недолговременным. Поэтому привлечение М. Радзиевского на свою сторону рассматривалось Паткулем и Флеммингом как одна из первоочередных задач.

3 сентября 1698 года Паткуль и Флемминг встретились с кардиналом в его варшавском дворце. Паткуль представился Радзиевскому как уполномоченный представитель лифляндского баронства и показал ему манифест Августа к дворянам провинции, призывающий их в войне со шведами стать на его сторону. Но главным аргументом были, конечно же, деньги, полученные из саксонской казны. От имени рыцарства Паткуль преподнёс кардиналу 100 тысяч талеров. Высказывания Радзиевского на этой встрече были истолкованы Паткулем и Флемингом как благожелательные и дружественные. Сам же кардинал потом заявит, что он этим господам не давал никаких обещаний, хотя факт получение от них денег не отрицал.

О. Шёгрен называет внешнеполитическую программу Паткуля дилетантской. Да она и не могла быть другой, потому что её автор и вдохновитель делал только первые шаги в большой политике. Но история знает и не такие дилетантские программы, принадлежащие куда более искушённым политикам и изощрённым дипломатам. В таком сложном раскладе сил, который сложился в Европе к концу XVII века, трудно было учесть все силовые векторы. Ещё труднее было оформить замыслы в конкретные договорённости. Тем не менее, построенная Паткулем схема действовала и в основных своих чертах оправдалась.