Паткуль. Неистовый лифляндец

Между тем сведения о переговорах Копенгагена с Дрезденом и Варшавой, вероятно, достигли Стокгольма, потому что в скором времени Карл ХII приказал направить на помощь голштинскому свояку целый полк из состава своих войск, расквартированных в Померании. Полк немедленно выступил в поход из Висмара и направился к южной границе Дании. К этому времени умирает король Кристьян, на трон восходит его сын Фредрик IV. Он молод, горяч и неопытен. И он тоже боится шведов – скоро они появятся на южных рубежах страны. Королевство одиноко, Фредрику нужен хоть какой-нибудь союзник. Царь далеко в Москве, кроме Августа, помощи ждать неоткуда. Поэтому три недели спустя после восхождения на престол Фредрик направляет в Дрезден графа Ревентлова и, вопреки условиям, оговоренным отцом, поручает ему продолжить переговоры, начатые Паткулем в Копенгагене.

Официально Ревентлов отправился в поездку в качестве чрезвычайного посла Дании в Вену, где он должен был подать императору Леопольду жалобу на голштинского герцога. Пребывание же в Дрездене легендировалось его краткосрочной остановкой в целях отдыха. Переговоры с саксонским двором велись по ночам, а днём Флемминг и Бозе развлекали шведского посла Мориса Веллингка и усыпляли его бдительность.

Таким образом, в сентябре 1699 года Ревентлов заключил с Августом II наступательный союз против шведов. Оставалось несвязанным лишь одно звено – русское. На Бранденбург пока никакой надежды не было, курфюрст Фридрих отделывался смутными обещаниями, но достаточно и того, что он не будет мешать в большой игре.

Август II, дождавшись возвращения Паткуля из Варшавы, проводит в доме Флемминга совещание, на котором даёт обоим советникам указание замкнуть кольцо окончательно. В этих целях он назначает посольство в Москву, возглавляемое генералом Карловичем, известным царю по Вене. Паткуль назначается его главным советником и помощником. Именно с этого момента он получает официальный статус при дворе Августа и долгожданное покровительство. До сих пор Август соблюдал перед стокгольмским двором «приличия» и воздерживался от демонстрации своей связи с «беглым преступником». Теперь в этом не было необходимости, тройственные тайные переговоры шли к завершению, и некоторые карты уже можно было открывать.

Препараториум [31]

Великое посольство вернулось в Москву в конце августа 1698 г. Москва затаилась в предчувствии непредсказуемых событий. И бояре, подавившие стрелецкий бунт, и томившиеся в застенках стрельцы знали, что Пётр не доволен скорым и мягким судом над восставшими, что он поклялся вырвать с корнем семя Милославских, и ждали над собой суда царского.

Пётр появился в столице к вечеру в сопровождении великих послов Лефорта и Головина. Он шёл по улицам Москвы, возглавляя многочисленную и шумную процессию, которая прямиком направилась к шутовскому князю-кесарю Ф.Ю.Ромодановскому – главе Сумасброднейшего, всешутейшего и всепьяневшего собора, и торжественно вручил ему «верительные» грамоты и подарок – обезьянку. Первая заповедь собора «трезвым спать не ложиться» в эту ночь соблюдалась неукоснительно и без всякого принуждения. Из членов Собора мало кто спал, а если и валился на постель, то смертельно пьяным. Князь-папа, «святейший кир Ианикита, архиепископ Пресбургский и всея Яузы и всего Кукуя патриарх», а в миру – бывший учитель Петра Никита Моисеевич Зотов – плакал от радости, увидев своего бывшего ученика здоровым и невредимым. Он был большой любитель выпить и с удовольствием исполнял устав Собора, отлучая непьющих от кабаков и предавая их анафеме. Во главе с конклавом из двенадцати «кардиналов» он поднёс царю чашу с вином и повалился было ему в ноги. Но Пётр возмущённо тряхнул его за ворот, поднял на ноги, поцеловал и оттолкнул в сторону: царь был среди своих, одним из простых подданных князя-кесаря Ромодановского. В миру же Петр велел звать себя капитаном или шкипером.

Проводив Лефорта и Головина до своих домов и навестив несколько боярских семейств, царь тут же уехал в Кукуй предаваться радостям любви в объятиях Анны Монс. К законной супруге он не заглянул ни на минутку. Австрийский посол Гвариент констатировал: «Крайне удивительно, что царь против всякого ожидания, после столь долговременного отсутствия, ещё одержим прежней страстью». Царица Авдотья, вместо того чтобы быть заточённой в монастырь, как наказывал перед отъездом Пётр, оставалась в своём терему и ждала «лапушку Петрушу».