Во-вторых, предполагать, что капиталистическое развитие неизбежно, не говоря уже о том, что оно необходимо или желательно в любой момент истории, как в прошлом, так и в будущем, – значит стоять по другую сторону баррикады народной борьбы, сопротивлявшейся ему. Можем ли мы сказать, что еретики, анабаптисты, диггеры, марониты и другие бунтовщики, противостоявшие огораживанию общинных земель или же сражавшиеся за создание эгалитарного общественного порядка и писавшие на своих знаменах, подобно Томасу Мюнцеру, «
Представлять капитализм в качестве чего-то необходимого и прогрессивного – значит также недооценивать тот факт, который я в этой главе постоянно подчеркивала, а именно: капиталистическое развитие не является, по крайней мере не является в первую очередь, развитием человеческих способностей и, главное, способности к социальной кооперации, как утверждал Маркс. Это развитие неравных властных отношений, иерархий, размежеваний, которые, в свою очередь, порождают идеологии, интересы и субъективности, складывающиеся в разрушительную социальную силу. Неслучайно то, что в ситуации хорошо спланированных неолиберальных проектов по приватизации оставшихся публичных ресурсов сопротивляться, а порой и остановить волну приватизации могут не наиболее индустриализованные, а наиболее сплоченные сообщества. Как показала борьба туземных народов – борьба кечуа и аймара в Боливии[166]
, борьба народа ува в Колумбии против разорения их земель, которые должны были отойти под нефтеразработку (и это далеко не единственные примеры), – капиталистическая экспансия сдерживается или даже принуждается к отступлению не там, где капиталистическое развитие достигло своей высшей точки, а там, где общинные узы наиболее сильны. И правда, когда перспектива мировой революции, разожженной капиталистическим развитием, отступает, восстановление сообществ, опустошенных расистскими и сексистскими программами, а также многими циклами огораживания, представляется не только объективным условием, но и предпосылкой социальных изменений.Следовательно, политическим приоритетом для феминисток и других движений за социальную справедливость должно быть сопротивление размежеваниям, созданным капитализмом на основе расы, гендера и возраста, воссоединение того, что в наших жизнях было разделено, и восстановление коллективного интереса. Вот что является конечной ставкой в политике общин, которая в ее лучших вариантах предполагает общее пользование богатством, коллективное принятие решений и революцию в нашем отношении к нам самим и другим. Социальная кооперация и создание знаний, которые Маркс связывал с промышленным трудом, могут создаваться только благодаря общинным видам деятельности – городскому садоводству, бартеру, основанному на времени труда, технологиям опенсорса, – которые являются самоорганизованными, одновременно требуют сообщества и производят его. В этом смысле политика общин, поскольку она стремится воспроизвести наши жизни, укрепив взаимосвязи и ограничив накопление капитала[167]
, в какой-то мере выражает идею Маркса о коммунизме как отмене актуального положения вещей. Также можно утверждать, что с развитием сетевых общественных благ – бесплатного программного обеспечения и свободных культурных движений – мы сегодня приближаемся к той универсализации человеческих способностей, которая, как предсказывал Маркс, должна стать результатом развития производительных сил. Тем не менее политика общин представляет собой радикальное отступление от того, что коммунизм означал в марксистской традиции и почти во всех работах Маркса, начиная с «Манифеста Коммунистической партии». Между политикой общин и коммунизмом есть несколько ключевых различий, которые бросаются в глаза, особенно если рассматривать эти политические формы с феминистской или экологической точки зрения.