Эта критика Маркса не заставляет отвергнуть его весьма серьезный вклад в наше понимание капиталистического общества и (косвенно) в феминистскую теорию. Как показало празднование столетнего юбилея публикации «Капитала», даже критики должны принимать анализ Маркса в качестве точки отсчета, когда им требуется расшифровать движения капитала и возможности его будущего развития. Действительно ли трудовая теория стоимости описывает процесс накопления капитала и можем ли мы объяснить современную политическую экономику падением нормы прибыли – сегодня эти вопросы так же важны, как и к концу жизни Маркса, и даже сегодня вряд ли можно представить такое обсуждение общественно-политических отношений, которое бы не опиралось на такие понятия, как коммодификация, отчуждение и эксплуатация. Феминистская теория также была подкреплена Марксовой методологией, которая подчеркивает историческое конструирование социальной реальность, а потому отвергает понятия идентичности, натурализованные и стремящиеся к увековечиванию. Более всего важно, однако, то, что Маркс дал нам инструменты, позволяющие выявлять проникновение капитала в интимнейшие сферы нашей домашней и аффективной жизни. Но также он недооценил значимость разрывов, проведенных капиталом в теле пролетариата, и их следствия для развития революционного рабочего класса.
Особенно важно отметить эти ограничения трудов Маркса сегодня, когда, столкнувшись с будто бы неограниченными деструктивными потенциями капиталистического развития, мы должны спросить, почему неизбежная революция, предсказанная Марксом, не случилась. В попытках ответить на этот вопрос нам может помочь осмысление того, что Марксова концепция капиталистической эксплуатации до недавнего времени игнорировала самый большой сектор труда и работников на Земле, исключая из классовой борьбы множество вопросов, являющихся важнейшими для жизни рабочих и для их отношения к капиталу и государству. Нельзя отрицать то, что женщины, домашний труд, секс и воспитание детей – все это не обсуждается в марксистской и коммунистической теории и организации и что за редкими исключениями рабочий в этой традиции представлялся белым мужчиной. Очевидный пример – то, что социалистические и коммунистические движения долгое время отвергали, если не сказать подвергали остракизму, вопросы, которые имеют огромнейшее значение для пролетарских женщин и мужчин, например контроль рождаемости. Как сообщает Уолли Секкомб, даже в 1910–1920‐х годах социалистические партии выступали против применения контрацептивов и ограничения размера семей, видя в этом мальтузианский заговор с целью «обвинить в бедности самих бедняков». Клара Цеткин, например, изобличала контроль рождаемости, называя его «индивидуалистическим потаканием собственным слабостям» и доказывая, что «пролетарии должны учитывать потребность в максимальном числе бойцов»[222]
. В этом контексте следует отметить, что только в 1891 году Социалистическая партия Германии «официально утвердила равные права женщин, но лишь в весьма ограниченном юридическом смысле»[223]. Поколения марксистов видели в домохозяйке, полный рабочий день занятой дома, отсталого субъекта, не способного на организацию. Типично то, что когда в 1945 году Мэри Инман, фабричная работница из Лос-Анджелеса, в своей книге «В защиту женщин» подчеркнула производительность домашнего труда, Коммунистическая партия США запретила ей продолжать преподавание в своей школе для рабочих[224]. Точно так же в 1960–1970‐х годах марксисты оказались не способны признать значимость феминистского движения и, если говорить еще конкретнее, феминистской борьбы против неоплачиваемого домашнего труда как детерминанты определения стоимости рабочей силы.