Pax Africana: континент и диаспора в поисках себя

В ситуации конца 1993 – начала 1994 г. последним препятствием на этом «пути в никуда» могло стать только внешнее вмешательство. И речь идет здесь не о той роли, которую могли бы сыграть, но так и не сыграли, миротворцы ООН, введенные в Руанду по соглашению в Аруше: нет никаких оснований полагать, что, если бы отчаянные призывы генерала Р. Даллэра, командующего миротворческим контингентом, пробили бы стену нежелания великих держав вмешиваться в руандийские дела,[481] это остановило бы сползание к геноциду. Те авторы, которые акцентируют вину ООН, не учитывают политического и психологического состояния руандийского общества накануне геноцида – «окончательное решение» стало теперь основным смыслом его существования. Речь идет о внешнеполитических гарантиях этнократического режима со стороны того или иного государства-покровителя, о гарантиях, которые могли бы нейтрализовать те угрозы, с которыми он столкнулся, – и исходящую от РПФ, который активизировал в 1992–1993 гг. свою деятельность на севере Руанды, и исходящую от внутренней умеренной оппозиции: если бы правящая элита избавилась от страха утратить власть, то был бы устранен один из главных источников этнической напряженности. Но в эпоху, последовавшую за окончанием Холодной войны, ни одна великая держава, в том числе Франция, наиболее тесно связанная с режимом Ж. Хабиариманы, не была готова осуществить вмешательство в достаточных с точки зрения местной политической элиты масштабах. Можно с большой долей вероятности предположить, что «Турецкая операция»,[482] если бы она была проведена французами не в июне, на завершающем этапе геноцида, а, например, в первые месяцы 1994 г., могла бы сдержать развитие кризиса. Однако новая структура международных отношений, установившаяся в «эпоху надежд», стала фактором, обусловившим превращение последнего десятилетия XX в. в период самых многочисленных, ожесточенных и кровавых гражданских войн в истории Черной Африки.[483]

Таким образом, возможность и неизбежность геноцида обусловило сочетание нескольких факторов – особенности социально-политического развития самой Руанды, система этнополитического взаимодействия государств региона Великих озер и распад относительно жесткой биполярной организации мирового политического пространства. В таком контексте для его «запуска» оставалось лишь найти повод. И таким поводом стал теракт 6 апреля 1994 г., в результате которого погиб президент Ж. Хабиаримана.[484]

Особенности руандийского геноцида

События геноцида апреля-июня 1994 г., этого беспрецедентного саморазрушения руандийской нации, освещены и проанализированы в работах многих зарубежных исследователей.[485] Обширная научная и публицистическая литература дает исчерпывающую картину масштабной гуманитарной катастрофы на берегах Великих озер, унесшей около 800 тыс. жизней. Поэтому мы ограничим нашу задачу выявлением тех принципиально важных характеристик геноцида, которые обусловили его долгосрочное влияние на последующее развитие как самой Руанды, так и всего региона в целом.

Тотальность субъекта геноцида

Руандийский геноцид был геноцидом, организованным этнократическим государством. Его каркасом, своеобразной кровеносной системой стали административные, силовые и партийно-политические структуры, аффилированные с ними полувоенные формирования, а также органы пропаганды. Государство, прежде всего в лице своей армии и полиции, выступило в роли непосредственного участника геноцида. Но роль эта не была единственной. Важнейшей функцией руандийского государства стало вовлечение в геноцид всей общины хуту – подавляющей массы населения страны («народа»).[486] Поэтому события 1994 г. нельзя рассматривать только как «государственный геноцид», подобно Холокосту, – их можно с полным правом назвать и «народным геноцидом».

Свидетельства очевидцев показывают, что на всех уровнях – общенациональном, провинциальном, общинном – административная иерархия организовывала граждан на массовые убийства заранее намеченных жертв.[487] В этой ситуации у каждого рядового гражданина-хуту оставалось гораздо более узкое поле выбора, чем, например, у жителя нацистской Германии в конце 1930-х годов: оно исключало «пассивное соучастие» и сводилось к жесткой альтернативе – прямое участие или открытый отказ, означавший смерть. Такое сужение, навязанное руандийским государством, превратило практически всю общину хуту («народ») в орудие геноцида: режим, стремясь распространить коллективную ответственность за ликвидацию «этноса-врага» на население в целом, пытался тем самым реконституировать этническую идентичность хуту через своеобразное «крещение вражеской кровью»: таким образом выковывалось новое моноэтническое руандийское общество, в особой степени консолидированное, ибо творцом его оказывался теперь каждый хуту.