«Печаль моя светла…»

Хотя Мария Ивановна Привалова, руководитель лингвистического просеминара (позже она читала у нас принципиально новый курс истории литературного языка), отправила меня писать прокурсовую под начало более квалифицированного специалиста – историка языка, но общие лингвистические занятия, где студенты читали и обсуждали главы своих реферативных сочинений, я с удовольствием посещала, активно в них участвуя. Майя тут мне была прекрасной соратницей, и впоследствии до конца университета Мария Ивановна оставалась ее неизменным научным руководителем.

В Доме ученых М. И. Привалова тогда уже вела общегородской теоретический семинар лингвистов. Видимо, для массовости она приглашала туда всех студентов, но время для этого находили только мы вдвоем, и это за полгода нас особенно связало. Помню собственный доклад Марии Ивановны по стилистике, который мы вряд ли поняли по существу проблемы, но материал – изречения Козьмы Пруткова – заставил не только вспомнить одного из любимых авторов бабушки (имя Жемчужников для нее было и личным воспоминанием) и моего отца, но и по-своему зауважать Марию Ивановну, живую и остроумную, которую так ценят коллеги. Тогда же я запомнила и выступление Сакмары Георгиевны Ильенко, доцента пединститута имени Герцена, посвященное, кажется, стилистическим возможностям синтаксиса. В то время я не могла и предположить, что она станет моим вторым после Ю. С. Маслова оппонентом по кандидатской диссертации в Ленинградском университете, академиком Российской академии образования, человеком огромной эрудиции, прекрасным пушкинистом, с которым не только я, но и моя семья поддерживали достаточно близкое общение до самой ее недавней кончины.

Возвращаясь к Майе, хочется подчеркнуть ее замечательное владение речью, которое было, конечно, прежде всего результатом ее общей начитанности. Это ей очень помогало на экзаменах, так как сразу брало в плен сердца преподавателей, которые ее видели даже в первый раз. На ее примере я тогда убедилась, что «пропускная экзаменационная способность» зависит не столько от знаний конкретного, пусть и нужного материала, сколько от умения произвести впечатление наличия этих знаний! Далеко не всегда у экзаменатора есть время на вопросы по прочитанному. Иначе невозможно объяснить тот факт, что человек, случайно не читавший «Даму с собачкой», сумел с блеском сдать экзамен чеховеду профессору Г. П. Бердникову.

Вместе с Майей мы занимались больше в читальных залах факультета и «Горьковки» (общеуниверситетской библиотеки на Менделеевской линии), поскольку она не любила далеко отходить от своей Мытни и своего почтового подвальчика с заветными письмами. Каково же было мое удивление, когда приехавший ко мне мой брат Коля практически сразу стал объектом ее чрезвычайной заботы и интереса! Поскольку это заметил даже он сам, я поняла, что бедный Федор Федорович, видимо, напрасно возлагает на Майю свои матримониальные надежды.

Мои предчувствия чуть позже оказались не случайными, и Майя вдруг оказалась давней подругой венгра Ференца из ее общежития, высокого красавца и покорителя женских сердец. Среди них была и ближайшая соседка Майи по комнате, трогательно опекавшая ее как младшую. И вот Ференц, ходивший к ним в гости к своей невесте, вдруг, прервав романтические отношения со страдающей девушкой, обратил свой милостивый взор на Майю, на ее кудрявое густоволосие и румянец во всю щеку, которая, увы, не смогла перед ним устоять. Их бурный роман совпал, как потом оказалось, с нашей педагогической практикой в школе, во время которой Майя, к моему удивлению, показала себя не с лучшей стороны, так как все отметили ее нетоварищеское поведение с элементами подхалимажа перед учителями-методистами. Думаю, по своему еще возрастному максимализму я была всем этим настолько разочарована, что наши отношения охладели.

Когда же сразу после поступления в аспирантуру я случайно в административном корпусе встретила Майю, она была беременна и ждала уже корреспондента Ференца из Венгрии для оформления документов о браке и выезда за границу. «А как же Федор Федорович?» – спросила я. Ответ был категоричен: «Ну, Федор – это прошлое».

Майина история была бы самой обычной житейской, если бы не одно но…