«Печаль моя светла…»

Сердечный, любящий муж (они поженились с Марией Петровной чуть ли не в 18 лет) и чуткий, надежный отец, постоянно очень участливый собеседник, который живет твоими проблемами, он просто обволакивал всех своей неусыпной заботливостью, и я только удивлялась, когда же у него освобождается в голове место для таких удачных «художественных и пространственно-планировочных решений», за которые так ценят его все архитекторы города и о которых даже пишут в газете. Много позже дядиной кончины он был признан ярким продолжателем неоклассицизма в архитектуре Петербурга, сохранившим своими проектами лицо города и, в частности, Каменноостровский (Кировский) проспект. В связи с этим был удостоен почетного звания «заслуженный архитектор Российской Федерации».

Как и дядя Саша, Виктор Матвеевич был очень незаурядным знатоком русской поэзии, всегда умеющим различать Брюсова и Бальмонта, Хлебникова и раннего Маяковского. Конечно, я слышала и была свидетелем далеко не всех их шуточных состязаний, но их чтение наизусть «Онегина» и лирики Лермонтова (в последнем победил Виктор Матвеевич) проходило в присутствии всех членов нашего семейства и даже двух старушек, о которых придется еще рассказывать. Запомнилось, как остроумно он цитировал и комментировал не только Брюсова («Фиолетовые руки…» и моностих «О, закрой свои бледные ноги» впервые были услышаны мною от Виктора Матвеевича), но и «невинную» сатиру опальных М. Зощенко и А. Ахматовой «…Я научила женщин говорить, Но, боже, как их замолчать заставить?!»

А как комично он имитировал перед нами Чарли Чаплина после просмотра немых фильмов с ним!

Мне помнится, что он тогда видел целую серию их в Доме архитектора, а это в те времена воспринималось чуть ли не как голос из-за железного занавеса. Чарльз Чаплин, создавший средствами пантомимы самый знаменитый образ маленького человека в немом кино, по признанию современников, сделал кинематограф искусством. Его неподражаемый бродяга Чарли – это одновременно и комично благопристойный джентльмен в цилиндре с тросточкой, и трагически одинокая личность, и смешной авантюрист – мечтатель о красивой любви. Все это Виктор Матвеевич, надев старую дядюшкину шляпу и приспособив огородную тяпку, пытался изобразить в походке, манерах, манипуляциях с окурком. Мы хохотали, а дядюшка убеждал его заняться репетициями всерьез.

По инициативе Виктора Матвеевича мы (вместе с очень славной младшей дочкой Галей, почти моей ровесницей) не раз ходили в Русский музей, где он сам с удовольствием просвещал нас получше всякого экскурсовода. В театр же мы вместе выбирались редко, но благодаря Виктору Матвеевичу трижды ходили на концерты Аркадия Райкина, который тогда только набирал свою популярность.

Однако далеко не всегда дяди-Сашин друг был так благодушен… Помню его необыкновенное негодование и самые мрачные предсказания по поводу хрущевского указа 1955 года об архитектурных излишествах. Я не знаю, как теперь расценивается специалистами этот указ (точнее, постановление ЦК партии). Наверное, суровая необходимость расселять людей из коммунальных квартир, жестко экономить государственные средства толкали к этой борьбе с излишествами монументального градостроения сталинской эпохи вполне закономерно. Но при этом переходе к «хрущевкам» подлежали запрету не только всякого рода башни, шпили, колонны, карнизы, балюстрады и прочий декор зданий, но и вообще эстетическая индивидуальность каждого дома. На смену советскому монументальному классицизму (поскольку ориентировались на лучшие образцы античности и Ренессанса) пришла типовая архитектура и индустриальные методы в строительстве. Наверное, всеми архитекторами это постановление стало расцениваться как конец творчеству. Во всяком случае, Виктор Матвеевич видел в нем чуть ли не катастрофу, предсказывая замораживание самых интересных проектов и приостановку строительства. Его соратник по проектам и друг Олег Иванович Гурьев, вместе с которым они проектировали тогда признанные лучшими здания города (Московский проспект, 202; полукруглое здание на углу Кировского проспекта и улицы Горького), вообще ушел из проектного бюро на преподавание. Разумеется, страдания Виктора Матвеевича понимал у нас даже Сережка.