Печать мастера

— Нет, нет, — сразу замахали на него руками. — Деньги не возвращаю, я вчера сразу говорил вашему мастеру — такой состав никто не заказывает, потом не сбыть — где это видано, чтобы краски укреплять, чтоб не горели и не смывались… краски по ткани сразу особые идут, отличный состав — у него есть, если юный ученик желает…

Юный ученик не желал.

Коста вообще не успел сначала вставить ни слова, и только когда алхимик убедился, что он не хочет требовать деньги обратно, пояснил, как использовать — четыре капли на большой котел, полоскать, сушить и вещи, как новые.

Ужин Коста старательно умял, а потом зажег ещё пару свечей, расстелил пергаменты на столе и начал — рисовать.

Рисовать всё, что запомнил этим вечером. Каждую деталь: холодную улыбку торговца, угол мерных весов на кухне, ширмы, рассыпанные по столу соцветия, оттиск на холщевых мешочках, морщины на лице алхимика…

Наблюдать. Созерцать. Впитывать и никогда не вмешиваться — так говорил Мастер. Писарей не замечают, писари меньше, чем никто, но это вовсе не значит, что ничего не должен замечать писарь.

У закрытой двери мастера Коста простоял с поднятым вверх кулаком пару мгновений, сжимая в другой руке листки, на которых ещё не до конца просохла тушь.

И — опустил, так и не постучав.

“Вопрос уже решен, щенок! Я сказал, всё уже решено!”

***

Утром в день шестого спуска Коста поднялся затемно, так рано, что на небе ещё были видны последние звезды. Натянул в темноте штаны, ханьфу и прокрался вниз.

Когда он вернется днем — отряд уже уйдет. Разорвать контракт имеет право каждый вольнонанятый — а он просто хочет жить. Жить, а не остаться внизу, как Тео.

Коста гадал, сколько в этот раз продлится молчание. Они могли не разговаривать день, декаду или две, если мастер бушевал особенно сильно. Он вздрогнул, вспомнив последний уровень, и то, что осталось от весельчака Тео.

Нет, не пойду. Даже, если будет молчать несколько декад.

Сегодня опять идти вниз, и опять темно, сырость, переходы, страх, и опять будут дрожать пальцы.

Не пойду.

В животе бурчало, мороз кусал щеки, в окнах пекарни на нижнем ярусе уже горел свет, и Коста обогнул флигель в надежде перехватить горячий чай и лепешку.

— Ой, мистер, завтрака ещё нет, — всплеснула руками девочка. У суровой вдовы, правящей хлебной лавкой железной рукой — было две дочери, старшую из которых она нещадно гоняла. Коста не раз и не два видел, как та ревет на кухне над тестом, когда забирал подносы. — Вы рано… сейчас поспеет… — в котелке над огнем ароматно булькала каша. — Матери нет, так в храме она, ставит свечи Маре…

Коста кивнул и молча посмотрел в сторону чайника и лепешек.

— Сейчас налью, — всплеснула девочка руками, и так неловко, что пиалы закачались на краешке стола и упали, разлетевшись осколками. — Только матери не говорите, — затараторила она.

Коста кивнул ещё раз, присел молча, покрутив черепок в пальцах и вздохнул.

— Скажешь — я разбил.

Девчонка ойкнула, покраснела и поправила волосы. Коста вздохнул ещё раз.

— Чай. Лепешка.

Та засуетилась, убрав осколки, и тараторила:

— Не зря мать говорит — хорошие вы, чуется, не зря свечи ходит ставить Маре… перед каждым спуском, как за отца, — лицо девочки потемнело на миг, но потом снова осветилось улыбкой, — как Мара вас послала, говорит… флигель пустовал, мы концы не сводим, рис дорожает, а фениксы нужны…будь отец жив…

… нам бы дожить до праздника Урожая, протянем до осени — выживем… иначе лавку заберут за долги… а в Новом городе во втором кольце место для вольных обещали, целая улица лавочников, кто торговать начнет, тому первую зиму подати снимут… а как строить, если твари наверх лезут… весь город почитай, все лавочники свечки ставят, — девчонка хихикнула, — за сиров… чтоб побыстрее… Ой, ой-ой-ой, что ж делается то, каша!

…Каша сгорела!!!

***

К месту сбор отряда Коста явился последним. Весь пропахший горелой кашей и храмовыми свечами. Молча прошел проверку у менталиста, молча встал в строй, заняв привычное место и так же молча начал чертить первые повороты, набрасывая схему на свиток.

С Наставником Хо они не разговаривали весь шестой уровень.

Глава 5. Во имя Исхода