Пейзаж с ивами

— Чтобы не дать затухнуть своей ненависти, ваша честь, — не задумываясь ответил Юань. Потом он устремил взор куда-то вдаль. Черты его подвижного актерского лица вдруг заострились. С трудом подбирая слова, он продолжал: — Иногда у меня возникали некоторые… некоторые сомнения. Общего порядка. Я имею в виду среду, в которой вырос И, «старый мир», со всеми его старомодными представлениями об абсолютной власти, с чувством обиды… — Он взглянул на судью и извиняющимся тоном сказал: — Боюсь, что эти странные идеи пришли ко мне от моих кукол. Когда я повстречался в таверне с господином Ма, то как раз предавался таким размышлениям. И вдруг ощутил, что должен снова вернуться… к случившемуся, должен заговорить об этом. — Он покачал головой. Его голос обрел прежнюю твердость, когда Юань заключил: — В конечном счете мой замысел удался. Очевидно, между Ху и И произошла бурная ссора. Ху убил И, и, как я слышал, вы уже арестовали его. Я прекрасно сознаю, что должен принять всю ответственность за свои действия, ваша честь.

Судья Ди некоторое время молча рассматривал осунувшееся лицо Юаня. Вдруг он спросил Коралл:

— И платил вам за выступления, госпожа Юань?

— Нет, ваша честь. Несколько раз он пытался это сделать, но горбун Ван удерживал его, говоря, что это будет включено в окончательный расчет.

— В таком случае, — сказал судья, — ни вам, ни вашей дочери нельзя предъявить никаких обвинений. С вашей стороны было ошибкой собственноручно вершить правосудие, но возбудить на этом основании против вас дело будет необычайно сложно. Кроме того, кто может быть уверенным, что у И с Ху не было иных причин для разногласий, помимо ревности к вашей дочери? Что же касается ее, то никем не запрещено девушке танцевать бесплатно, даже и в обнаженном виде. Заберите свои безделушки, госпожа Юань. Красные кораллы хорошо гармонируют с вашим именем.

Юань хотел что-то сказать, но судья остановил его движением руки.

— И был жалким обломком отвратительной эпохи, но все же, господин Юань, беспристрастная справедливость, о которой я говорил, требует, чтобы его убийца, пусть он даже избавил мир от жестокого чудовища, был обезглавлен, если он не сможет доказать, что это было непредумышленное убийство. Ибо если позволить людям вершить справедливость своими руками, то закон утратит силу и никто не будет чувствовать себя в безопасности. Я арестовал Ху, потому что он пытался напасть на вашу дочь Синицу.

— Господин Ху напал на Синицу? — воскликнул Юань. — Когда…

— Лучше спросите об этом ее саму, — прервал его судья.

— Она никогда мне ничего не рассказывает! — досадливо проворчал кукольник.

— В любом случае, — продолжал судья, — попытка изнасилования карается смертью, поэтому голова Ху тоже покатится с эшафота. Передайте мои слова своей дочери. Это поможет ей успокоиться. Вы можете идти.

Юань с дочерью рухнули на колени и принялись благодарить судью. Но он велел им подняться.

— Если хотите оказать мне услугу, господин Юань, то оповестите людей из «старого мира», что существует справедливость и для знатных, и для низких, для богатых и для бедных. И что даже в столь страшное время, как ныне, когда ежедневно сотни людей умирают от чумы, причины смерти каждого отдельного человека, если она произошла насильственным образом, будут выяснены. До свидания!

Ма Жун проводил кукольника с дочерью. Вернувшись, он с сияющей улыбкой воскликнул:

— Как это вам удалось сообразить, что произошло, ваша честь?

Судья Ди откинулся на спинку кресла.

— Во-первых, из твоего рассказа о встрече в таверне мне стало ясно, что Юань эмоционально причастен к убийству наложницы. Причастен настолько сильно, что просто вынужден демонстрировать эту сцену и рассказывать о ее ужасах даже совершенно незнакомым людям наподобие тебя. Он вел бы себя иначе, если бы знал, что ты — один из моих помощников. Он постарался бы убедить тебя, что не имеет к этому преступлению никакого отношения, но поскольку просто слышал о нем, то хотел бы, чтобы И наказали за его беззакония, и что именно поэтому он и изготовил такую «живую картинку», надеясь таким образом привлечь внимание стража порядка к совершенному преступлению и тем самым пробудить у него интерес к этому давнему делу. От обычного человека из народа как раз и следовало бы ожидать подобного окольного обвинения.