Пелопоннесская война

Никий представил столь мрачную оценку текущего дипломатического и военного положения Афин, что возникают серьезные вопросы относительно мудрости его политики, в рамках которой был заключен носящий его имя мир и последующий союз со Спартой. Афиняне, по его словам, не могли позволить себе нападение на Сиракузы, поскольку у них и без того хватало могущественных врагов на материке. Мирный договор существовал только на бумаге, ведь спартанцы были принуждены к нему силой и до сих пор оспаривали его условия, а некоторые их союзники просто отвергли его. В случае неудачи сицилийский поход не только ослабит Афины, но и привлечет на сторону Спарты дополнительные войска сицилийцев. Спартанцы только и ждут подходящего момента, чтобы нанести смертельный удар, пока афиняне по-прежнему восстанавливают свои силы. «Нечего стремиться к расширению нашего владычества, – эхом повторял он предостережение Перикла, – прежде чем не будет упрочено то, которое у нас уже есть» (VI.10.5). Он также напомнил собранию, что карфагеняне, более могучие, чем афиняне, так и не смогли завоевать Сицилию.

Сторонники похода, вероятно, очень серьезно отнеслись к просьбам сицилийских союзников, потому что Никий постарался всячески унизить и опорочить их как «варварский народ», из-за которого афиняне рискуют навлечь на себя беду, не получив никакой помощи взамен. Главным же аргументом на предыдущем собрании, судя по всему, была угроза со стороны Сиракуз, поэтому бóльшую часть своих усилий Никий сосредоточил на ее развенчании. Правда, те возражения, которые он смог привести, были поверхностны и неискренни. Так, он утверждал, что «сицилийцы… стали бы для нас еще менее опасны, если бы сиракузяне подчинили их своей власти… Теперь, в угоду лакедемонянам, пожалуй, может пойти на нас то или другое из сицилийских государств, но невероятно, чтобы тогда держава пошла войною на державу» (VI.11.2–3). Еще одним ложным утверждением Никия было то, что сицилийских греков удастся сдержать лучше всего, если афиняне вовсе не явятся на остров; если же поход состоится и потерпит неудачу, сицилийцы потеряют всякое уважение к могуществу Афин и охотно вступят в союз со спартанцами. Поэтому, заключил он свою речь, лучшим решением будет вообще отказаться от похода, а если это невозможно, афинянам следует ограничиться быстрой демонстрацией силы и сразу же вернуться домой.

Самым поразительным в речи Никия было то, что он ни разу не упомянул о каких-либо планах по захвату и присоединению острова. Вместо этого Никий обрушился с персональной критикой на главного архитектора всего замысла. Алкивиад, по его словам, был представителем молодого поколения, преисполненного опасных амбиций, и ради собственной славы и выгоды был готов поставить под угрозу всю державу.

Тот, кто стал мишенью этой атаки, выступил с ответной речью, и Фукидид, пользуясь случаем, дает ему яркую характеристику: «Настойчивее всех возбуждал к походу Алкивиад, сын Клиния. Он… добивался звания стратега и надеялся при этом завладеть Сицилией и Кархедоном[29], а вместе с тем в случае удачи поправить свои денежные дела и стяжать себе славу» (VI.15.2). Подобные желания вели к самым пагубным последствиям: «Это-то главным образом и привело позже афинское государство к гибели: большинство афинян испугались крайней распущенности Алкивиада в его личной жизни, его широких планов, в частности всего того, что он делал; афиняне, опасаясь стремлений Алкивиада к тирании, стали во враждебные к нему отношения. Хотя Алкивиад вел военные дела для государства прекрасно, но каждому гражданину в отдельности было в тягость его поведение. Афиняне поручили [Вероятно, нужно подразумевать главнокомандование.] другим лицам и быстро подорвали силы государства» (VI.15.3–4).

Алкивиад с гордостью отстаивал свой роскошный образ жизни, а также ту политику, результатом которой стала битва при Мантинее: «Без больших для вас опасностей и расходов я привлек на нашу сторону могущественнейшие государства Пелопоннеса и заставил лакедемонян при Мантинее решить свою судьбу в один день. Правда, из этого сражения они вышли победителями, но еще и теперь они не питают уверенности в своих силах» (VI.16).