Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

В Берте росла потребность свободы и удовольствий – всего того, что она еще в девичестве надеялась обрести с замужеством; всего, что мать научила ее требовать от мужчины. Она ощущала неутолимый голод и мстила за унылую юность в родительском доме, за отвратительное мясо, которое готовили без масла, чтобы сэкономить и купить ботинки, за двадцать раз перешитые жалкие наряды, за мнимое богатство, миф о котором поддерживался ценой беспросветной нужды и безотрадного веселья. Но больше всего Берта жаждала вознаградить себя за те три зимы, когда в поисках мужа месила бальными туфельками парижскую грязь: за смертельно скучные вечера, когда она опивалась сиропом на пустой желудок; за унылую необходимость жеманничать и стыдливо улыбаться глупым молодым людям; за глубоко затаенное отчаяние оттого, что приходится делать невинный вид, когда знаешь все; а еще за эти возвращения домой – пешком, под дождем; и за озноб от прикосновения ледяных простыней и долгий жар на щеках от материнских оплеух. В двадцать два года она уже потеряла надежду и готова была униженно смириться с этим, как с горбом; по вечерам, стоя в рубашке перед зеркалом, она пристально разглядывала себя в поисках какого-нибудь физического изъяна. И вот наконец муж был пойман. Берта относилась к Огюсту без ласки, как к побежденному, – так запыхавшийся охотник последним безжалостным ударом кулака приканчивает пойманного зайца.

Несмотря на усилия мужа, не желавшего усложнять себе жизнь, разлад между супругами постепенно становился все глубже. Огюст с отчаянием маньяка защищал свой сонный спокойный мирок; он закрывал глаза на незначительные провинности жены и, постоянно страшась узнать о ней что-нибудь уж совсем отвратительное, что могло бы вывести его из себя, терпел даже ее серьезные проступки. Поэтому снисходительно принимал вранье Берты, которая, не имея возможности оправдать покупку множества новых мелких безделушек, объясняла их появление в доме вниманием любящих сестры и матери. Он даже больше не ворчал, когда она отлучалась по вечерам, что дало возможность Октаву дважды тайно сводить ее вместе с госпожой Жоссеран и Ортанс в театр. Все прелестно развлеклись, и дамы сошлись во мнении, что молодой человек знает толк в жизни.

До сих пор Берта при малейшем замечании со стороны Огюста затыкала мужу рот своей порядочностью. Она ведет себя хорошо, ему следовало бы считать себя счастливым; поскольку ей, как и ее матери, недовольство супруга казалось законным исключительно в том случае, если проступок жены был очевиден. Однако поначалу, когда она только начинала удовлетворять свои желания, порядочность не стоила ей больших жертв. Она была холодна от природы и эгоистично противилась треволнениям страсти, предпочитая предаваться наслаждениям в одиночку, хотя и не была столь добродетельна. Ей льстило внимание Октава просто потому, что прежде, будучи девушкой на выданье, она испытала столько неудач, что считала, будто мужчины отвернулись от нее. Вдобавок в его ухаживаниях она видела для себя серьезный профит и, воспитанная в атмосфере безудержной жажды денег, безмятежно пользовалась выгодой. Однажды она позволила приказчику заплатить за ее пятичасовую поездку в фиакре; в другой раз, уже выходя из дому тайно от мужа, сославшись на то, что забыла портмоне, вынудила молодого человека одолжить ей тридцать франков. Денег она никогда не возвращала. Октав не представлял для нее интереса, не занимал ее мысли; она попросту без всякого расчета использовала его в зависимости от обстоятельств и своих настроений. И до поры до времени изображала из себя страдалицу, невинно подвергающуюся унижениям женщину, которая строго исполняет свой долг.

В одну из суббот между супругами разгорелся отвратительный скандал из-за недостачи в один франк в счете Рашель. Когда Берта проверяла траты, Огюст, по обыкновению, принес деньги на хозяйственные расходы на следующую неделю. К ужину ждали родителей Берты, и кухня была буквально завалена провизией: кролик, баранья нога, цветная капуста. Присев на корточки возле раковины, Сатюрнен вощил башмачки сестры и сапоги зятя. Ссора началась с долгих выяснений относительно одного франка. Куда он делся? Как можно было потерять целый франк? Огюст решил перепроверить счет. Неизменно покорная, несмотря на вечно недовольный вид и плотно сжатые губы, Рашель в это время спокойно насаживала баранину на вертел, но зорко следила за происходящим. Хозяин наконец выдал пятьдесят франков и уже было ушел, но воротился: мысль о пропавшей монете не давала ему покоя.

– И все же франк надобно найти, – сказал он. – Возможно, ты взяла его у Рашель взаймы, а потом вы обе забыли.

Берта неожиданно оскорбилась:

– Уж не думаешь ли ты, что я прикарманиваю деньги, выданные на хозяйственные расходы!.. Как это мило с твоей стороны!