Пендервики весной

– Понять? Правда хочешь? – Голос у Скай становился всё выше, тоньше, и Бетти, сто раз видевшая, как Скай выходит из себя, легко могла представить, как у неё сейчас потемнели глаза, как в отчаянии сжались кулаки. – Тогда слушай. Слушай, что бывает, когда люди влюбляются. Люди женятся, так? Они прямо все такие счастливые, у них самая лучшая на свете работа, а потом у них рождаются дети, и они всё ещё счастливы, и любят этих детей, а потом, хоп – без предупреждения, вообще непонятно, – вдруг выясняется, что мама опять ждёт ребёнка, хотя у неё уже есть три хорошие нормальные дочери. И это бы ничего, можно стерпеть, но одновременно выясняется, что у неё рак…

– Скай, пожалуйста, не нужно всё это говорить. И прости меня. Я сейчас уеду.

– Но ты же хочешь понять? Значит, мне нужно всё это тебе сказать.

И может, ей и правда нужно было сказать – Бетти не знала, но зато она знала, что ей самой точно не нужно всё это слушать. Потому что Бетти знает эту историю и знает, какой у неё печальный конец. И потому что это невыносимо – как Скай её рассказывает. Бетти попыталась спрятаться, она укрылась одеялом с головой, зажала уши руками, но от этого голоса, полного боли и гнева, не было защиты.

– У мамы рак, а она беременна, а если лечить рак, это может навредить ребёнку, ей приходится выбирать. И она не спрашивает своих дочерей, что они думают, – да и мужа, как я понимаю, не спрашивает, – а решает сама: пусть её убьёт рак, но она сохранит ребёнка. И она умирает. Она умерла. А вместо…

– Скай, не говори этого, не надо, – донёсся до Бетти голос Джеффри. – Пожалуйста. Я знаю, что ты так не думаешь.

– С чего ты взял, что я так не думаю? Это же правда. Вместо нашей мамы, которая умерла, мы получили ещё одну сестру, которая нам совершенно была не нужна. Мы получили Бетти.

Мир Бетти стал чёрным и беззвучным. Если эти двое в коридоре ещё что-то говорили, она их уже не слышала. Она плыла далеко в густом тумане скорби и одиночества, а рядом кувыркались клочки старых каких-то объяснений, вот один, и ещё один, и ещё, но не ухватишь и не разглядишь. Может, думала Бетти, если собрать все эти клочки и сложить в правильном порядке – туман бы рассеялся. Она пыталась, но их было не собрать в такой черноте и в таком смятении.

Спустя время – много времени, Бетти не знала сколько – снова послышались голоса, и они тоже спорили, но спор теперь происходил у неё внутри. Один голос был громкий, и он объяснял ей, какая она дура. Ей что, ни разу не приходило в голову, что её мама могла бы и не умереть? Люди придумали уже столько разных способов, как лечить рак. Бабушка у Кейко вылечилась от рака, и мистер Гейгер, и учительница французского у Джейн в школе. А Бетти не могла столько времени сложить два и два, мозгов, что ли, не хватало? Другой голос у неё в голове звучал гораздо тише, и он пытался возражать: ей же никто не рассказывал всей правды, говорили, что мама умерла от рака, но молчали, что она отказалась от лечения, и что пожертвовала собой, и что… что Скай так злится.

А Розалинда и Джейн? Тоже злятся? А папа?

Вот почему никто в семье ни разу не сказал, что это она виновата в смерти Пса. А что говорить, когда та, другая смерть из её прошлого настолько трагичнее и страшней.

Тот голос, что звучал тише, теперь плакал.

Конечно злятся, сказал громкий голос, презирая слёзы тихого. Они же уверены, что ты знала. Разве ты совсем глупенькая, что сама не могла понять такую простую вещь?

Зато теперь поняла, подумала Бетти, слушая, как голоса перебивают друг друга. Но она никому не скажет, что поняла. Никому, ни родным, ни даже Кейко. Папа и сёстры решили хранить эту тайну, значит, она тоже её сохранит, уложит в коробку, зароет поглубже. Это единственное, что она может сделать для Скай – для всех них, – чтобы искупить смерть прекрасной женщины, которую все они любили и потеряли.

Есть тайны, которые можно уложить в коробку, спрятать – и спокойно забыть о них, как мы и надеялись. А другие не желают оставаться в своих коробках, выскакивают из них в самые неподходящие моменты. И есть ещё такие – Беттина была такая, – которые нарывают и гноятся, точат нас изнутри. Когда Бетти, задолго до рассвета, проснулась в следующий раз и ещё только выпутывалась из обрывков каких-то снов, она сначала удивилась, как это один из Беновых камней вдруг оказался у неё внутри, – но, стряхнув сон, поняла. Это не камень, откуда там взяться камню. Это тугой узел, который давит снизу на её лёгкие, будто во сне все её внутренности сплелись вместе. Это была она, её тайна, страшная и неудобная, и Бетти теперь уже не могла вспомнить, как ей жилось раньше, когда этой тайны не было. И не могла развспомнить услышанное ночью – мысленно она уже называла это: Разговор. Её жизнь разделилась на две части, До и После. Бетти-До – была юная и наивная. Бетти-После… она пока не знала.