Пение пчел

Франсиско пустился в путешествие исходя из идеи, что деревья будут принадлежать тому, кто за них платит, – таковы условия любой сделки. И если платит он, то со временем деревья будут расти на его земле и выгоду от урожая также получит он. Но стоило ему отправиться в поездку и увидеть восторг Симонопио, которому страшно нравилось их путешествие на север, в другой конец континента, у него родилась новая идея, не казавшаяся ему такой уж странной, хотя он бы не стал делиться ею ни с кем, кроме жены: эти деревья будут принадлежать Симонопио и его пчелам. Никто лучше крестника не знал, какие деревья лучше перенесут путешествие и приспособятся к новой земле, чтобы приносить пчелам больше цветов, а Франсиско – больше плодов. Вот почему он разрешал Симонопио выбирать деревья, отказываясь от побегов, что выглядели вполне здоровыми и усыпанными листьями, и останавливаясь на других, которые на первый взгляд казались чахлыми и голыми. Симонопио знал, что делает, и Франсиско, доверившись его чутью, полностью положился на него, не обращая внимания на то, что говорят гринго.

Те ни разу в жизни не видели кого-то, похожего на его крестника: в первый же визит на плантацию апельсиновых деревьев Симонопио подружился с калифорнийскими пчелами, которые вели себя с ним как лучшие друзья. Вскоре у него появилось прозвище «заклинатель пчел». Франсиско знал, что пчелы с первого взгляда поняли: в Симонопио они встретили родственное, если не равное существо, и его не удивило, когда сотни пчел в мгновение ока бросили свои повседневные заботы, прилетели к крестнику и облепили с головы до ног, покрыв все его тело шевелящимся одеялом: они приветствовали его. Хозяина плантаций чуть не хватил удар – так испугала его эта внезапная, непредвиденная и ничем не мотивированная атака. Однако Франсиско утешил его, прежде чем тот приказал окатить мальчика и его жужжащее покрывало водой из шланга под высоким давлением.

– Подожди. Смотри.

Ко всеобщему изумлению, едва Симонопио поднял руку, пчелы мигом поднялись в воздух и умчались прочь, как одна, оставив мальчика живым и невредимым. С тех пор Симонопио ни разу не оставался в одиночестве: стоило ему прийти ранним утром на плантацию, чтобы продолжить кропотливый труд – выбирать деревья, которые будут окружать его до конца дней, – как навстречу ему устремлялись пчелы, пусть и не в таком количестве, как в первый день. Франсиско полагал, что у пчел, так же как и у работников плантации, была дневная норма, которую они обязаны были выполнить до конца рабочего дня. Нарушить эту квоту они не имели права даже ради общения с гостем, вот им и приходилось разрываться между долгом и желанием проводить время в обществе Симонопио.

Уж не пчелы ли указывали мальчику, какие деревья лучше? Или же ему хватало собственной интуиции? Задавшись этим вопросом, Франсиско осадил себя: в конце концов, причины не имели значения, к тому же Симонопио не способен был донести до него правду, а он эту правду понять. Важно было то, что он верил: Симонопио сделает правильный выбор, и время доказало эту правоту – из деревьев, проделавших долгий путь на юго-восток, по пути засохло только два, и ни единого дерева не погибло после посадки в черную мексиканскую землю, которая терпеливо их дожидалась. Все они успешно пустили корни, хотя плоды были пока лишь не более чем обещанием.

Спустя почти два года после той поездки в Калифорнию, в декабре 1922 года, пассажиры первого и второго класса, которые высаживались в Линаресе с приличным багажом, а также пассажиры третьего, груженные мешками и ящиками, удивленно поглядывали на мальчика, встречавшего Беатрис на вокзале. Она была уверена, что приближавшийся к ней с улыбкой Симонопио обнимет ее, однако ошиблась: подойдя ближе, он положил обе руки на ее живот. Она заглянула в его глаза, и его улыбка стала еще шире.

42

Мы почти доехали. Долго же я не приезжал сюда, хотя дорога еще никогда не казалась мне такой короткой. В моем возрасте каждый понимает, что время – штука упрямая и капризная, ибо чем больше нуждаешься в нем, тем быстрее оно движется, и наоборот: чем сильнее торопишь, тем медленнее тянется. Мы рабы времени, или, если хочешь, марионетки, и оно по своему усмотрению двигает нас вперед – или парализует. Например, я собирался сегодня закончить свою историю, поэтому мне бы хотелось иметь больше времени в запасе и чтобы оно тянулось еле-еле. Зато тебе, вероятно, не терпится, чтобы этот несносный старик, с которым ты только что познакомился, уже замолчал наконец и ты включил бы радио или просто подумал бы о чем-то своем – тебе мой рассказ кажется бесконечным.