Перед рассветом

В себя я уже на улице пришла, помню как выбежала из нашей теперь единственной комнатушки, в бывшей старой общаге, помню как перед этим задыхаясь от подступившей ненависти, кричала матери:

- И это тебе помогло? Тебя как старую грязную тряпку выкинули, даже проституткой работать и то никто не берет. Сама продажной блядью свой век прожила, а теперь и я так же должна? Ты меня для этого родила?

И отцу:

- Ты был прав папа нельзя ссать против ветра. Зато можно стрелять в тех кто на тебя ссыт.

Я только одно тогда не понимала, мало хотеть стрелять, надо еще и уметь, и оружие нужно и товарищи что спину прикроют.

Днем светло на улицах было. Не так жутко как ночью. Не страшно, зато тяжко, удушливо воняло, коммунальные службы не работали, всё разлагалось, всё гнило. И люди, что попадались мне навстречу, брели куда-то безучастно, усталые и как обезвоженные от бессилия жить. Я сначала задыхаясь от вони бежала по исковерканным трещинами тротуарам, потом быстро шла, затем еле плелась, такая же и все горожане безучастная и обессиленная. Идти было некуда, но я спотыкаясь всё шла и шла в никуда ...

Полицейский патруль карателей на бронемашине, проезжал мимо, потом машина резко затормозила, они выскочили из нее и бросились на меня. Без слов завалили прямо на грязном тротуаре, возбужденно визжа разорвали мне одежду. Мне было все равно, противно конечно, а так ... да и пусть. Первый сопя тяжело лег на меня и придавил. Сразу стал грубо мять, лапать мое тело и раздвигать ноги. Остальные хохотали, давали ему советы и торопили. И тут всё как огнем полыхнуло во мне, от черной удушливой ненависти, вся затряслась. Стала кусаться, царапаться, бить руками ногами, рвать зубами, раздирать ногтями. Гады! Сволочи! Предатели! Ненавижу! Убивайте, но покорно лежать под вами я не буду! Не убили, бить стали, я от лютой злобы даже боли не чувствовала, дралась и силы откуда-то взялись. Все как в тумане было ... и в этом в черно - красном тумане отчаяния и ненависти стали падать каратели, корчились на земле, кровью исходили. Потом я услышала выстрелы. Стреляли и уничтожали эту падаль наши повстанцы. Они вышли из развалин ближайшего дома и стали быстро собирать оружие и обыскивая трупы забирать боеприпасы. Один сильный ловкий и коренастый полез в бронемашину и оттуда кинул мне плащ - накидку. Одевайся! Я держа накидку в руках подошла к еще живому раненому карателю, присела рядом, выдернула из ножен на его поясе нож и разрезав штаны оскопила его, окровавленными руками засунула отрезанные гениталии ему в открытый воющий рот. Одного из повстанцев еще совсем молоденького парнишку стошнило, а я подошла к их командиру и сказала:

-- Я с вами! Возьмете?!

-- Ладно, - ответил скуластый и черноволосый командир и чуть улыбнувшись, попросил, - вот только так больше не надо.

И кивнул в сторону оскопленного карателя и блюющего мальчика ополченца с ужасом смотревшего на меня. Вот тогда-то я и заревела, а было мне в ту пору девятнадцать лет.

Уже на явке, хорошенькая молоденькая девчонка по виду моя сверстница помогла мне умыться и дала старенькое, но чистое и выглаженное платьице. Там же я переоделась. Ребята, бывшие в комнате, тихо переговаривались, и тут я услышала, как один рассказывая товарищу, кивнул в мою сторону и сказал:

-- Эта прям ну как кровавая Мэри. Видал? Как она эту погань резала?

-- Я не Мэри, - закричала я тогда, - Я Вера!

Все замолчали. А командир тот самый скуластый и черноволосый, сказал:

-- Ну что ж, Надежда у нас уже есть, а вот теперь и Вера пришла.

Я молчала, все на меня смотрели, а девушка что мне помогла, улыбнулась и:

-- Это я Надя, ребята меня Надеждой зовут.

Вот так я с Надей Гогриной и познакомилась. Ну а этого командира, Чингис звали. Помню тогда один из ребят Сёмка, еще засмеялся и добавил:

-- Теперь нам до полного комплекта только Любви не хватает.

-- Люба погибла, она взорвала себя и карателей, - тихо сказала Надежда.

Все сразу замолчали. Тихо так стало. Печально. Не знаю как другие, а я помянула мертвую девушку: пусть тебе Люба земля пухом будет. А потом:

-- Если есть Надежда и Вера, то и Любовь к нам вернется, восстанет из пепла, - услышала я, но не видела кто из ребят это сказал, у меня тогда от слез всё плыло перед глазами.

Я не знаю кто это сказал, он был прав. Она пришла, вернулась к нам, никого не обошла. Надя встретила вернувшегося домой Ваню Гогрина, я стала подругой Чингиса. У каждого из наших ребят, была девушка. Или нет, наверно по-другому надо сказать, каждого идущего в бой мужчину с верой, тревожной надеждой и любовью ждала женщина. Ждала и дождавшись продолжала его и свой род. Мы продолжали Род на нашей земле, мы защищали поруганную и преданную Родину, мы несли в себе ее будущее.

Они все погибли, наши мужчины. Это они память нашей земли. Ее последнего клочка который мы назвали "Град Китеж". Они погибли, но остались жить их дети. Своему сыну я дала имя позывной его отца: Чингис.