Перед рассветом

Осталось рассказать немного. Когда началась эпидемия, а наши ребята отбили у карателей и оккупантов лекарства, я пришла к своим родителям и принесла им вакцину. Они были мертвы. Соседи, которым я отдала эти лекарства сказали, что они умерли намного раньше чем началась эпидемия. Они покончили с собой. Никому не нужные и всеми брошенные. Куда отправили их тела, я не знаю. Они покорно и униженно кланяющиеся любой подлости, они услужливо выполнявшие любую прихоть, они тоже память нашей земли. Той земли, что сейчас мертва.

Я назвала эти воспоминания письмом из будущего в прошлое и хочу крикнуть вам в ваше подлое время.

Мы проклинаем Вас! Смотрите! Смотрите жалкие трусы покорно ставшие быдлом и безропотным скотом, на мертвые земли и знайте это Вы предали свою страну. Это вы обрекли на смерть миллионы. Это с вашего молчаливого согласия гибли ваши дети, это вы предали их. Смотрите и бормочите свои жалкие оправдания. А можете как всегда отвернуться и заткнуть свои уши, притвориться, что вы не видите своей вины и не слышите этого крика из будущего в ваше подлое время ...

Но помните! Мы ваши потомки, проклинаем Вас!

Примечание историков: Вера Москвина - позывной "Вера" микробиолог и агроном. Она была в группе ученых осуществлявших практическую работу по дезактивации уничтоженных ядерными взрывами земель. Но мы историки благодарны ей за то, что она сохранила дневниковые записи ополченцев. Спасибо, Вера!

По другую линию фронта

"Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь"

Послание к Римлянам святого апостола Павла

Каратель

Запись допроса

Я, каратель. Пришло время ответить за все. Теперь я сам себе судья и палач. На этом суде мне не нужен защитник, я сам допрашиваю себя. Мой приговор: смертная казнь. И он будет приведен в исполнение. Я сам его исполню. Может именно для этого я и выжил в схватках с ополчением.

Эту и других девок насиловали все кому не лень. Они у нас в столовой "подай - принеси" работали. Это так сладко, так возбуждающее, иметь плачущую и просящую о пощаде молоденькую девку. Чувствовать как она дрожит, видеть ее слезы, слушать жалобный придушенный твоей ладонью крик. Жаль только, что эти сучки привыкли быстро, и теперь с покорным равнодушием раздвигают ноги и встают с любую позу. Теперь их иметь уже нет того кайфа. Парни из нашего полка их бить стали. Бьют, те возбуждающе орут, потом их трахают и вперед сучки, работать. Отрабатывать жратву. А кормят их хорошо. Объедки выносить из казармы тоже не запрещают. К воротам базы каждый вечер приходят родственники наших сучонок, те им жратву выносят, тем они и живут.

Эту вроде как Любка звали. Хотя может и иначе, мне тогда по херу было. Вроде я тоже ее имел, а может и нет, для меня они тогда все на одно лицо были.

Приедешь в казарму с облавы, пожрешь, выпьешь, поимеешь сучку, стресс снят, опять выпьешь и можно спать. А завтра опять на облаву или в патруль.

В тот день на ужине, парни перепились. Потери у нас были больше. Днем на облаве сначала всё как обычно было, мы собрали человечий скот и электрошокерами - дубинками погнали его в фильтрационный лагерь. А тут стали стрелять. Били боевики по нам почти в упор. Часть боевиков из ополчения затесалось в стадо, а когда мы рассредоточились, стали стрелять. И кричат со всех сторон: "Лежать всем! Лежать!" Скот сразу на землю попадал. Мы за них прятаться. А у боевиков на крышах домов снайпера. По форме нас легко было опознать, ну и били они по нам почти без промаха. Наш резерв с базы пошел на подмогу, а их прямо на дороге встретили. Бронемашины из гранатометов пожгли и дальше из пулеметов. Пока резерв на дороге громили, нас тут стреляли. Мы врассыпную бежать, кто успел - тот успел, кто убит - тот убит. Пока мы заново собирались, скот разбежался, боевики ушли. Две трети наших парней убили. Мюллер, это кликуха у нашего особиста такая, говорил, что боевиками командует Чингис. Большая за него награда положена, это он так говорил. Вот сам ее и бери. А то привык за нашими спинами ... Приказы куда как безопасно отдавать, а ты в город иди и возьми этого Чингиса. Штык в жопу ты получишь, а не этого боевика.

В общем бухали мы, а тут эта Любка заходит в зал столовки. Как сейчас вижу, платье длинное белое одела, прическу сделала, ну прям невеста, а сама вся бледная, бледная. Кричит: "Гады! Предатели! Гады! Ненавижу!" А у самой слезы текут и в руках гранату с уже выдернутой чекой держит. Мы как оцепенели и онемели значит. А эта ... Ну как ... В общем значит ... Ну не знаю как это сказать ...

Потом взрыв и темнота. Очухался в госпитале. Контузия и в руку осколок попал. Семеро раненых, десять убито, граната мощная была. А эту значит в клочья разорвало. Да в клочья, а звали ее Любовь Александровна Волжина, это я потом уже узнал.