Перегной

Полоскай швырнул мне через стол тонкую пачку денег, перетянутую дешевой резинкой для волос. Я за это время как—то отвык от вида денег и теперь смотрел на них растерянно. До меня не доходило, что это, зачем и как вообще здесь оказалось.

— Толян—от, вместе с дизелем тогда привез. — Подсказал Полоскай.

Я пересчитал деньги. Разделил их на шесть равных частей. Каждую часть согнул пополам. Сложил все вместе и отдал этот потолстевший слоеный пирог обратно Полоскаю.

— На, мужикам раздашь.

Он отодвинул мою руку.

— Мужики мне и сказали, чтоб деньги я тебе вернул.

— Это почему же?

— А нахрена оне нам?

— Ну как нахрена, деньги всегда пригодятся.

— Нет уж, — засмеялся Полоскай, — не жили богато, неча и начинать. От денег от этих всё зло на земле.

— Ага, а  тут рай земной. Здесь зла нет. Да?

— Ну не то чтобы нету, но без денег оно спокойнее как—то. Душу ничего не грызет.

— Нет, Вовка, я так не могу. Это же ваши деньги.  Вы их заработали, вы и делите.

— Дак чё нам делать—то с ними.

— Да хоть чё. Можете Толяну заказать в городе что нибудь, в чем нужда есть —  лекарства какие, вещи, одежду там.

— Еще чего. Будто так  нельзя заказать?

— Так можно, но это не то, понимаешь. Это какой—то туземный обмен получается. Как в древности. А с деньгами это не обмен.  Уже экономический процесс получается. С деньгами какая—то стабильность есть, универсальность. Какое—то мерило. Вот ты захочешь, к примеру,  — тут я покосился на свои видавшие виды кроссовки, —   захочешь ты туфли. Как ты узнаешь сколько они стоят? С тебя за них и мешок меди могут попросить и два мешка, так?

— Мне нахрен эти туфли не нужны. — Решительно возразил Полоскай.

— Да не важно, я же для примера говорю. Короче тебе говорят, Вовка, с тебя не два мешка меди, а сто рублей. Тут ты считаешь, сколько у тебя денег, — я взял одну пачку, — в ней было пять сотен, отделил одну купюру и положил ее в сторону. Вот, платишь сто рублей, забираешь туфли. Еще тебе нужно купить рубаху…

— Тоже нахрен не нужна. — Весомо заявил Вован.

— Да неважно. Рубаха короче стоит тоже сто рублей. — я отложил в сторону еще одну купюру, — а еще тебя надо куртку, как у меня.

Полоскай утвердительно затряс головой. Он давно выражал восхищение моей штормовкой.

–  А она стоит — четыреста рублей. А у тебя осталось только триста. И вот ты думаешь — от чего тебе отказаться, от туфель или от рубахи, чтобы купить такую куртку. Понял?

 Не надо тебе жилы рвать, искать кабеля  или медь,  таскать их в обмен на каждую вещь, ты же не знаешь, сколько ты меди добудешь или бобышек, верно? А сколько у тебя денег в кармане ты всегда точно знаешь. Деньги, они лучше для расчетов, для планирования. Универсальнее. Это называется экономика. Понял, нет?

Полоскай покатал во рту, из угла в угол перышко лука и заключил: «Чё то, хуйня какая—то, эта твоя экономика, Витька. Забирай—ка ты нахрен эти деньги».

Мы  перепирались, судили да рядили. Я доказывал ему преимущество денег, он вяло отмахивался и отнекивался.

— Ну, хорошо, — заходил я  с еще одного, как мне казалось, вернейшего козыря, — вот рябину ты у бабок собрал…

— Собрал. — Подтверждал Полоскай.

— А расплачиваться за нее чем будешь?

— А ничем!

— Как так?

— А скажу, бес меня попутал, подшутить над вами.

— А если не поймут?

— Чё это не поймут—то? Всегда понимали, а тут не пойму—у–т! Сказано же, бес попутал.

— И что, этого достаточно будет?

— Конечно.

— А чего ж тогда с меня пол деревни за тебя трясет плату?

— Ну вот, я чего и говорю, с тебя трясут — ты и плати.

С ним положительно невозможно было договариваться. Есть такие люди — с ними нужно просто дружить. Непотребствовать, охальничать, озорничать или вести беседы о том и  о сём. А вести дела — нет. И они будут лучшими друзьями. И они не предадут в самую суровую и черную годину.

— Ну хоть бабе своей гостинцев или нарядов каких купишь, — не унимался я.  Мы уже сходили и проверили несколько раз донки, сняли пару окуньков с крючка и теперь сидели у костра да кипятили в котелке воду для ухи.

— Не, вот это точно, нет! — отмахивался Полоскай. — Неча рожу баловать! Итак спасу нет никакого, а тут взбеленится вовсе. Я эту породу знаю. Ну их к бесу. Не суй мне больше их, не уговаривай, прошу. Не возьму я эти фантики. Ишь, чего. Дьяволова бумага. Не возьму, нет.

— Дьяволова бумага? Ты прямо как Федос говоришь. Тот то со своей паствой денег в руки не берет, потому что считает, что вся власть в мире нынче от антихриста и бумага — это знаки его.

 — А знаешь, Витька, Федос хоть и урод конечно, но тут он прав. Дьяволовы знаки, точно. Все беды в мире от них. Вот как есть прав Федос. И потому давай—ка эту тему замнем. С кем угодно, но не со мной, хорошо.

Я согласился и Вовка протянул мне, как награду,  миску дымящейся, золотистой ухи и стакан рябиновки. Это и была награда. Награда за просто так, за дружбу, за человечность, за понимание. Да и просто за то, что ты такой есть на белом свете и сидишь  тут, возле костерка, рядом.

* * *