Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

Разговор парней: — «Пили вчерась?» — «Пи-ли... люто пили». — «А Васька?» — «В доску. Отливали». — «Ну?.. отлили? очухался?» — «Боле десятка ушатов, под колодцем...» — «В себе стал?» — «Впо-лне... в своем уме. Вытрашшил глазищи... — «че-рти... дайте зонтик... дошшь идет...»

«Алмаз» — алмазом. Веселого нет. Жуком в щели.

Еще потешу... Рассказывал «покойный» Билибин. [784] На этюдах. С ним молоденькая художница. Пишут на усадьбе, за избами, скирд. Баба у прясла, глядит — жалеет. Воздыхает — «Энта, барин, молоденька... как те она... внучка ай дочка?..» — «Спутница». — Вздох, глубокий. Одна рука под мышкой, другая щеку подперла. — «Ну, что ж... ничаво... всяко бывает».

Эх, где они, перлы русские!..

Должно быть я опрометчиво ахнул, писал Вам об Андерсен, — не спросясь броду — полез в воду. Неуместно, а? Как-нибудь само сладится. Движения вод пока нету. Вчера, было, чёс с 4 в<е>ч<ера> затих. Утром — «а вот я, здравствуйте!» Обрадовал. Нашли мне грецкие листья — клал. Да они мертвые, все отдали. Аптеку придется открывать: такие-то батареи всякого добра, смотреть жуть. А глаз не боится, а чёс не устрашается. Каменный дом мог бы выстроить на эту «кухню»!

Будьте здоровы, милые.

Скулю.

Ваш Ив. Шмелев-хроник.

432

И. С. Шмелев — И. А. Ильину <27.ХI.1946>

27. XI. 46. Час пополудни.

Дорогой друг, Иван Александрович,

С припозданиями (сегодня, 27-го (!) утром в 10 ч.), потянув за душу, лег на коврик за дверью дроворуб, — песенку я услышал: «я от бабушки ушел, я от дедушки ушел...» А я, со вчер<ашнего> вечера, уже выстанывал другую песенку: «Семь раз по-воду ходила — на восьмой надорвалась...» Есть продолжение — ? — «Семь раз милова любила — на восьмой....» — сами досочините.

Благодарение. «Паки, паки... преклоньша колена...» [785]

ПИШИТЕ О СЕБЕ!… (Догрызу!) «Кулисы» и «варьетэ» — софизмы. «Себя» можете спрятать: надо понять, как творится человек В<ашего> калибра. Я, наприм<ер>, ничего не знаю, — откуда и как сие. И что-то во мне настоятельно требует — познай!

Вы обрушили на меня все пушки и орудия. А я ни в чем не повинен. Тхоржевскому не предлагал, а, прося типографской справки, писал о своем неотложном, ждущем «меценатов», и — опять-таки для укора злой современности — добавил, что ждет печати и выдающаяся работа И. А. Ильина. Только. Не просил, не навязывал. Неужели и поминать Ваше имя — запрет. Помилуйте...

В разговоре с Кр<утиковым> оговорился, что не имею никак<ого> уполномочия от Вас — а лишь опять-таки, к<а>к иллюстрация дикой современности. И никто не может мне — даже и Вы! — запретить высказываться о трудах, для писателя ценных. Об издании же Имкой — теперь уже не Имка! — речи не было.

Я — табуля раза: [786] я ничего не знал и не знаю об «имке», о всех, Вами поминаемых... Знаю, что Вы издавались там. Только. Я не ходил к «Эдитёр Рэюни», а предался воле С. Е. Тр<убецкой> — и лунатиком двинулся, как бы ведомый ею, подвигнутой, по ее чувствованию, преп. Серафимом. А что выйдет — не ведаю.

Зачем меня так — «у Вешняков печатались..»?! Надо знать все. Да, требовал меня читатель, а то бы они меня и на пуш<ечный> выстр<ел> не подпустили. Я, я — им — ставил условие! Все печатать, хоть это им и — как черту ладан. И — печатали, корчась. За «Солдат» меня секли в «Посл<едних> Нов<остях>» — два раза. «Нянька» им же напаяла, а они ежились, — и печатали. Не печатайся я в «С<овременных> Зап<исках>» — не знал бы рус<ский> чит<атель> ни «Няни», ни «Ист<ории> люб<овной>», ни «На пеньках», ни «Въезд в Париж». В «Посл<едние> Нов<ости>» я не пошел, несм<отря> на двукратные пригл<ашения> самого Милюкова, к<а>к оказ<алось>, моего по-читателя! Ни — в «Евр<ейскую> Трибуну», [787] предл<агали> злато. Уходил на 4 г<ода> из «Возрождения». 10 л<ет> «П<оследние> Н<овости>» не упоминали моего имени. От «Про одну старуху» — тоже кор-чились. Как С. Маковский — от «Панорамы», которую я заставил напечатать. Нет, Ш<меле>в разбирался. Но он не мог молчать. За «Солнце Мертв<ых>» — лягали и — печатали. И припечатывали в тех же «Посл<едних> Нов<остях>».

Зачем же так «самород искусства»?! Совесть не тревожит меня. Надо все знать. Сами судите, посмел бы я писать Вам «ловить» Анд<ерсена> за хв<ост>, если бы я знал и понимал, как Вам сие неприемлемо: я ничего не знал. И ныне я ничего не знаю.

Кандр<ейя> никак меня не обдирала: она перевела мои же деньги на счет в Шв<ейцарии> на имя караимово, — только. А кар<аим> так облуплял меня, с моего же — вынужд<енного> — согласия.

О «Даме с соб<ачкой>» — я Вам писал. Моя опрометчивая забывчивость, и — я по необх<одимости> включил ее. А Вы здорово изобразили, уморили.

Сардинки — превыше похвал. Спасибо.