Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

Слыхал, что из партии вывозимых «пачпортистов» — 16 сбежало! что Рощин оказался доносчиком, — худшей гадины не знаю. Пусть теперь хлебнет. Будто бы франц<узские> «чистильщики» д<олжны> б<ыли> его расстрелять. Он чуть не погубил одного видн<ого> русск<ого> ученого, донеся о нем — Гестап’у! До-казано (?!). Пострадавший сам видел подпись Р<ощи>на под доносом. Точно ли все это — ручаться не могу: мне о сем вчера сказала одна дов<ольно> легком<ысленная> дама. Но от Р<ощина> можно всего ожидать. Рем<изов>… — да, несчастный юрод, и он — на мой взгл<яд> — не так ответствен, как Б<уни>н. Этот — лизал тарелки по полпредствам, считая себя «никому и ничему неподсудным»; он — вне оценок, при-Кобель. Вот такие действ<ительно> соблазняют «малых сих». Вы читали, как он «превознес» указ 14 июня — о «пачпортистах»? А сам — чистый, паспорта не выбрал, как и Титовы-Маклаковы. [788] Вот таких-то надо пороть. А Ремизов... — «жизнь ушибла» его. Достоин снисхожденья. Печать «лавочки» приучила Б<унина> считать себя «вне мерок». Оттого-то он так ощетинился на замечания о нем Тх<оржевско>го — в недавно выш<едшей> книге — «Ист<ория> рус<ской> лит<ературы>» — не читал. Бунин закричал в «Рус<ских> Нов<остях>» — «советских», — завопил, — и провалился. Тхорж<евский> назвал его — «золотой фазан на птичьем дворе». Чуть поколол, и то какой рев испустил при-Кобель. Это — «ноли мэ тангэрэ» [789] всем уже надоело. Верченье Б<унина> вкруг «полпредства» знающие объясняют невероятной трусостью Б<унина>. Он испугался, что теперь, с победой, комм<уни>сты буд<ут> хозяевами Фр<анции>. И — забежал. Перестраховывался. Бунино-гипноз не чужд и полпредам. А верней — они хотели поиграть сим козырем. «Завтрак в полпредстве» — факт. Вку-шал с убийцами и ворами. И — отвертелся безнаказанно. Ну, они... так ли, иначе ли — все причтут. Сих дел мастера. Никогда не смогу простить Б<унину>, что поганил чистую Русскую словесность — порнографией. Вот, вышли «Темные аллеи»… Зелюк выпустил. Да, темные. Я не читал, но иные рассказы знаю: «Федор Павлович», — ослабевший старый кобель, пущает слюни... Понимаете ли, как такая книжонка, подкрепленная именем «неприкосновенным» — разлагает?! Такое находит себе издателей — Зелюков. [790] Литературный б-к. Да, бесспорно, «писать умеет», еще умеет... но это-то и ужас: «гроб повапленый». [791] К счастью, много силы в нашей молодежи, — не соблазнится, Бог даст.

Благодарю Вас, милый и добрый друг, за отменное и строгое (и за сие!) письмо. Как я истомлен этой злой зоной! Лучше бы — зона. Там — свободней, — пишут из Мюнхена. Даже издательства зачинаются... 14 русск<их> печатн<ых> органов! Очевидно, кто-то «меценатствует», себе на-уме. Я — осторожен. Ответил — нет. Пока не разберусь, — кто, за что, на что. Но ничего не имею, если бы стали печатать мал<енькие> книжечки, — пусть дают новым, оттуда... — из «Л<ета> Г<осподня>», из «Богомолья».

Целую обоих Вас.

Ваш Ив. Шмелев.

433

И. С. Шмелев — И. А. Ильину <29.ХI.1946>

29. XI. 46.

11 ч. в<е>ч. Поспамши (1 1/2 ч<аса>), поемши (это в 11-то часов! правда, творожку-ворошку да чаю с галеткой).

Потянуло к Вам, дорогой друг, милый-чудесный Иван Александрович. Хоть Вы и распушили меня, — пух все еще носится. Помните, у Чех<ова>: «пух летает до вечера...» [792] М<ожет> б<ыть> потому и потянуло, что распушили. Я и в недоумении, и в грусти (не унынии!) пред своими осечками литературными («Л<ето> Г<осподне>»). Ну, да ланно, все онно... (вологодск<ое>). Образуется.

Послал Вам «Чехова». Получ<ил> от Candr успокоит<ельное> п<ись>мо, в ответ на мое смущение «от промазки с «Д<амой> с-соб<ачкой>». И опять-таки (каюсь, нашел ее п<ись>мо) она никогда о «собачке» не поминала. Почему же я ее включил да еще себя уверил, что «делаю против воли, — к<ак> бы уступку ей»? Да по какому-то закону душевной очистки? Мне страшно не хотелось включать. А включил, не находя ничего другого для полноты томика, хотя я и перешел на 80–100-стран<ичный> объем, указанный изд<ательство>м! Или маловато будет, или — замена другим — для иностр<ан>ца не зазвучит. Вклю-чил, внутр<енно> отплевываясь, и... облегчая себя (процесс-то в душе!), оградился (себя оградил!) самооправданием: «каж<ется>, она ее упоминала, с-собачку?» Ну, и это — ланно.