Переплетения

– Лучше, чтобы сначала специалисты его одели, привели в порядок и положили в гроб. Вам и так придется опознать мужа перед закрытием гроба. Таковы правила.

Она кивнула на прощание и вышла. И хотя покидала его комнату как измученная женщина, которую переполняют боль и скорбь, Шацкий не забыл, какие слова она употребила, называя мысли, возникавшие в его «долбаной чиновничьей голове». Если бы тогда вдова начала угрожать ему, он бы всерьез испугался.

3

Он взглянул на часы. Двенадцать. Через час придет сын Телята. К счастью, его мать не настаивала на присутствии при допросе. Теоретически такое право у нее было, но на практике им пользовались лишь при допросах детей, а не пятнадцатилетних недорослей. Оставался час. Ни то ни се. Если бы было два, он мог бы написать план следствия, если три – обвинительный акт по делу Нидзецкой. А в такой ситуации не хотелось ничего начинать. Он снова почувствовал усталость. Вдобавок не покидало чувство, что он прозевал что-то существенное. Что у него уже есть информация, и, вероятно, записанная в деле, которую он не заметил. Нужно внимательно прочесть весь собранный материал. И поспрашивать насчет «куклярни», где можно устроить праздник для Хели. Подумать только, что за идиотская мода? Раньше отмечали дни рождения дома, и все было о’кей. Он действительно подумал о «раньше»? Неужели уже такой старый?

Сделал себе кофе.

Просмотрел газету.

Дела говняные. Квас обратился к Цимошке[51], чтобы тот выставил свою кандидатуру на президента. Зачем вообще писать о такой муре? Шацкий считал, что надо запретить ежедневно писать о политике. Раз в месяц – обзор на два столбца, и хватит.

Политики жили в изолированном мире, уверенные, что постоянно делают что-то крайне важное, о чем обязательно надо рассказать на пресс-конференциях. Убежденность в собственной важности им внушали оголтелые политические обозреватели, которые тоже верили в значимость происходящих событий, наверное, чтобы придать смысл собственной бессодержательной работе. Но и так – несмотря на усилия обеих групп и массированного наступления СМИ, представляющих неважные события важными – весь народ срать на них хотел. Зимой Шацкий поехал с Вероникой и Хелей на каникулы, они отсутствовали две недели. За это время он не прочитал ни одной газеты. Вернулся, и все было по-старому. Ничего не случилось. Однако, полистав прессу, он выяснил, что ежедневно мир рушился, правительство уходило в отставку, оппозиция рвала волосы на голове, ABW[52] себя компрометировало, ежечасно ждали появления новых коалиций, комиссии обрекались на смерть через забалтывание и т. д. Эффект – нулевой.

Вошла Марыля.

– С Краковского, – сказала она, положила перед ним конверт и молча вышла.

Шацкий прочитал, выругался, проглотил кофе и выбежал из комнаты. Он обогнал секретаршу, еще не вернувшуюся на свое место, постучал в дверь Хорко и, не ожидая приглашения, вошел.

– День добрый, пан прокурор, – она посмотрела на него поверх очков, не отрывая пальцев от клавиатуры компьютера.

– День добрый. В третий раз отвергли проект прекращения следствия по делу убийства Сенкевича, – сказал он, кладя перед ней письмо из окружной прокуратуры.

– Я знаю, пан прокурор.

– Нонсенс. Если я напишу обвинительный акт, суд не только их оправдает, но и высмеет нас. И эти чернильные души прекрасно это знают. Речь идет только и единственно о статистике: использовать акт обвинения и забыть о нем, а там пусть судья мучается. – Шацкий пытался сохранить хладнокровие, но в его голосе сквозила горечь.

– Я знаю, пан прокурор, – повторила Хорко.

Дело об убийстве Сенкевича было типичным убийством в варшавской малине. Пили втроем – проснулись вдвоем, третьему это помешало сделать перерезанное горло. На ноже были отпечатки пальцев всех троих. Оставшиеся в живых единодушно утверждали, что ничегошеньки не помнят, впрочем, они сами позвонили в полицию. Известно, что один из них – убийца, но кто, непонятно. Нет и следа улик, позволяющих его назвать. А двоих обвинять нельзя. Ситуация идиотская. Есть убийца – и его нет.

– Пани отдает себе отчет, что если мы обвиним обоих, самый глупый из попугаев их оправдает. А если будем тянуть спички и выберем одного, и адвокат не потребуется: оправдание огласят на первом заседании.

Хорко сняла очки, которыми пользовалась только за компьютером, и поправила прическу. Ее локоны выглядели как пересаженные от пуделя.

– Пан прокурор Шацкий, – сказала она. – Я отдаю себе отчет как в том, о чем вы говорите, так и в том, что прокуратура – структура иерархическая. Это значит, что чем выше в иерархии, тем ближе к нашему шефу, который обычно… – она сделала знак Шацкому, чтобы тот закончил.

– Полоумный, поставленный из политических соображений, присланный затем, чтобы его собутыльники набирали себе проценты в зондажах общественного мнения.

– Вот именно. Только прошу не повторять этого прессе, если вы не хотите доживать свои дни в отделе общей корреспонденции. И потому чересчур старательные коллеги с улицы Краковское предместье… – она снова сделала знак Шацкому.