Переплетения

– Война? Наверное, да. Мчишься вслепую с неисправным карабином, сплошной хаос, пули свистят, вокруг падают твои товарищи. А тебя интересует одно: добежать до ближайшего окопа, спрятаться там, бросить гранату и бежать дальше. Важен звук.

– У меня 5.1.

– Поздравляю. У меня 2.1, для 5.1 квартира маловата. Но обычно я и так играю в наушниках, а то жена сердится.

– Ко мне мама приходит и говорит, что не хочет, чтобы по ее дому ездили танки. А в фильмах допросы выглядят иначе.

Шацкого удивила внезапная смена темы, но он ответил молниеносно:

– Я не могу тебя допрашивать. Почему ты не отвечаешь на мои вопросы?

Мальчик пожал плечами.

– Не думаю, чтобы это имело значение.

– Твоего отца убили, а я хочу знать, кто и почему. По-твоему, это не имеет значения?

Снова пожатие плеч.

– Не имеет, потому что от этого он не оживет. Кроме того, какая разница, говорю я полными фразами или только «да» и «нет». Наверное, важно, чтобы говорил правду.

Шацкий отложил протокол в сторону. Ему самому не верилось, что мальчик мог знать нечто, способное стать доказательством в деле. Для него было важно другое.

– А ты хотел бы, чтобы твой отец ожил? – спросил он.

Он ждал, что Теляк-младший пожмет плечами, но тот сидел неподвижно. И глазом не моргнул.

– И да, и нет, – ответил он.

– Он был плохим отцом?

– Он нас не бил и не требовал, чтобы ему мыли спину, если речь об этом. Кричал тоже немного. Обычный, нудный польский отец. Я его ни ненавидел, ни любил. Может, это шок, но я не могу вызвать в себе никаких чувств после его смерти. Я говорю правду.

Шацкому хотелось бы, чтобы его свидетели ежедневно давали такие искренние ответы. Он кивнул мальчику с уважением.

– Он изменился после смерти твоей сестры?

– Постарел. Но и раньше только сестра имела с ним контакты, для меня это не имело значения.

– Ты обвинял его в смерти сестры?

Он заколебался.

– Не больше, чем кого-либо другого.

Шацкий подумал о таблетках, найденных в комнате Телята на Лазенковской.

– Ты удивился бы, если бы он покончил с собой?

– Нет, не очень. Меня больше удивляет, что его кто-то убил. Зачем?

Хороший вопрос. Шацкий снова почувствовал сильную усталость. А откуда ему, к дьяволу, знать, зачем? Казалось, все расползается. Теория, что Телята убил кто-то из пациентов, казалась ему то правдоподобной, то фантастической. Но второе – все чаще. Ни один допрос не вносил в дело ничего нового. Очевидные ответы на очевидные вопросы. Может, ему сдаться, поручить следствие полиции и спокойно ждать наиболее правдоподобного результата – закрытия дела, NN.

– Этого я как раз не знаю, – искренне ответил он. Ну, наполовину искренне. Он не смог бы объяснить ничего рационально, но ему хотелось, чтобы у мальчика сложилось впечатление, будто он остановился и не знает, что делать дальше.

– Вам нужно найти мотив, возможность и орудие убийства.

– Спасибо. Я тоже читаю детективы. А ты знаешь кого-нибудь, кому была бы выгодна смерть твоего отца?

– Точно не мне. Вы, наверное, знаете, что я болен и, вероятно, скоро умру.

Шацкий подтвердил.

– Три вещи могут меня спасти: чудо, государственная служба здравоохранения или пересадка в частной клинике за границей. Как вы думаете, что из этого более вероятно? Вот именно. А как думаете, насколько уменьшились мои шансы со смертью отца, директора фирмы? Вот именно.

Что он мог ответить? О чем еще спросить? Он поблагодарил мальчика и пожелал ему успеха в «Call of Duty». Даже не дал ему на подпись протокол – там не было ровно ничего.

– Вы будете на похоронах в субботу? – спросил Теляк-младший перед уходом.

– Конечно, – Шацкий упрекнул себя, что это раньше не пришло ему в голову. Появится единственная возможность увидеть вместе семью Телята и всех участников терапии.

6

Описание фактического состояния, представление версий и плана следствия заняло меньше времени, чем он ожидал. Неполные полтора часа. Принимая во внимание, что, по крайней мере, половину этого времени он посвятил размышлениям о Гжельке – итог неплохой. Что ему теперь делать? Последней женщиной, которую он умыкнул, была Вероника, и это случилось более десяти лет назад. Собственно, не столько он ее соблазнил, сколько она его. Воспоминания ограничивались смутным «как-то само вышло». Она ему нравилась, они разговаривали, потом вдруг стали целоваться – поправка: вдруг она стала его целовать – и через неделю оказались в одной постели. Через две недели он уже не представлял себе жизнь без нее.