Вся правда о близких отношениях сводится к тому, что они никогда не бывают лучше наших отношений с самими собой. То, как мы выстраиваем отношения с собой, определяет не только выбор Другого, но и качество отношений с ним. По сути, любые близкие отношения дают подсказку к тому, кем мы были в самом их начале. Таким образом, все отношения показательны в плане состояния нашей внутренней жизни, и не одни отношения не будут лучше, чем наши отношения с собственным бессознательным (вертикальная ось диаграммы)[43].
Отношения не были бы столь отягощены, не предъявляй мы к ним завышенные требования. Но какой вообще в них смысл, если они не отвечают ожиданиям нашего внутреннего ребенка? Смысл приходит, пишет Юнг, «когда люди чувствуют, что живут символической жизнью, что они актеры в божественной драме. Это приносит мир. Это дает единственное значение человеческой жизни; все остальное банально, и его можно отбросить. Карьера, производство потомства – все это майя по сравнению с тем, что ваша жизнь имеет смысл»[44].
Акцент с надежды на спасение волшебником-Другим смещается на роль, которую отношения могли бы сыграть в придании жизни большего смысла.
Бесспорно, модель близости, характерная для нашей культуры и надежд первой взрослости, та, что проповедует слияние или единение, – убежденность в том, что через союз с Другим половинка меня будет дополнена до целого, – себя изжила. Вместе мы одно, вместе мы единое целое. Столь естественная надежда человека, ощущающего себя неполным и неполноценным перед лицом огромного мира, тормозит развитие обоих партнеров. Когда повседневные трения семейной жизни истирают надежду и сопутствующие ей проекции, человек утрачивает смысл, а именно смысл, проецируемый на Другого.
С приближением среднего возраста мы оказываемся перед необходимостью найти замену модели единого целого, так как та попросту бесполезна. Модель, подходящая для второй половины жизни, при условии, что оба партнера берут на себя ответственность за свое психическое здоровье, изображена на рисунке далее.
Фигура, похожая на миску, обозначает открытый характер зрелых отношений. Каждая сторона отвечает преимущественно за свою индивидуацию. Посредством отношений партнеры поддерживают и поощряют друг друга, но не могут выполнять друг за друга работу по развитию, или индивидуации. (Важность индивидуации мы обсудим в пятой главе.) Данная модель предполагает отказ от надежды на спасение Другим. Согласно ей, оба партнера принимают участие в индивидуации и вносят в партнерство свою лепту, более полно раскрывая свою личность. Зрелые отношения, переросшие модель единого целого, требуют от партнеров принимать на себя личную ответственность, в противном случае браку грозит застой.
Чтобы выстроить зрелые отношения, человек должен сказать себе: «Никто не в состоянии дать мне то, чего я больше всего хочу или в чем сильнее всего нуждаюсь. Это могу сделать только я. Но при этом я могу оценить отношения по достоинству и вкладываться в них ради того, что они в действительности мне дарят». А дарят они обычно теплоту и близость, взаимное уважение и поддержку, диалектику противоположностей. Молодой человек, который использует отношения, чтобы укрепить нестабильное ощущение собственного «я», не обладает мужеством и дисциплинированностью, необходимыми для зрелых отношений. Если раньше он нуждался в одобрении, то теперь ему придется примириться с различиями. Если раньше он жаждал простой любви двух одинаковых людей, то теперь ему придется справляться с трудной задачей любить иного Другого.
Избавляясь от проекций и многочисленных невысказанных требований, мы получаем возможность обогатить свою личностью благодаря инакости партнера. Один плюс один не равно Одному, как предполагается в модели единого целого; в сумме получается три – два отдельных индивида, чьи отношения формируют третью единицу, которая побуждает их выходить за рамки их индивидуальных ограничений. Более того, отказываясь от проекций и делая упор на внутреннем развитии, мы начинаем постигать безграничность своей души. Другой помогает нам расширять возможности нашей психики.
Рильке описывал отношения как совмещение одного одиночества с другим[45]. Данное им определение, несомненно, близко к истине, ибо в конце нам остается лишь наше одиночество. Следует признать, что проекция не продержится долго, но опять-таки ей на смену придет нечто с более богатым содержанием. Учитывая бессознательность проекций, мы не можем постоянно пребывать в уверенности в том, что с Другим нас связывают истинные отношения. Но если мы примем основную ответственность за самих себя, то с меньшей вероятностью будем проецировать зависимости и несбыточные ожидания внутреннего ребенка.