Перевоз Дуня держала… Это он – мой мужчина!

²¹ – 15 декабря 1921 года ВЦИК и СНК РСФСР был принят декрет, согласно которому с момента его издания эмигранты лишались прав российского гражданства

²² – лидером по количеству скандалов в 20-е годы в Париже считалось кафе "Le Select" на Монмартре. Однажды там целый наряд не мог утихомирить Айседору Дункан, которая пыталась врезать корреспонденту американской газеты за то, что тот посмел написать, будто суд над Сакко и Ванцетти был честным и беспристрастным. В другой раз полицейские уводили в каталажку Стивена Крейна, наломавшего ребра официанту за презрительную ремарку в адрес "невоспитанных американцев". Пару раз отсюда забирали в околоток Хэмингуэя. По-видимому, великий писатель избрал это кафе для ежедневного опохмела, ибо все почему-то вспоминают его в "Le Select" небритым, в помятой рубашке и в дурном настроении.

²³ – Мадмуазель, куда мы идём?

12. Мансарда. Париж

– Располагайтесь! Чувствуйте себя как дома. А я пойду, поставлю греться воду. И поищу во что-нибудь Вам переодеться.

Саша огляделся. Скромное жилище девушки (кстати, надо бы узнать как её зовут и представиться самому) почти ничем не отличалось от того медвежьего угла, в котором жил он. Мансарда, а попросту говоря по-русски – чердак. Лето – под раскаленной крышей, под протекающей – весной и осенью, и на чудовищном сквозняке и холоде – зимой.

Пусть хоть такое. И это благо! Первое время в Париже пришлось ночевать на вокзалах, потом делить тесное пространство мансарды ещё с двумя сотоварищами, чтобы было чем за него платить. А сейчас он живёт, как король, один на собственном чердаке.

Боже мой, а ведь когда-то и усадьба в Санкт-Петербурге казалась не слишком большой для их семьи из трёх человек! Три этажа. Первый – цокольный (подсобные помещения, кухня, комнаты прислуги). Второй – парадные залы для приёма гостей и праздничных ужинов, камины белого мрамора, домовая церковь. Третий – спальни. Сколько их было и не припомнишь.

Зато прекрасно помнится, с каким смущением, после долгих внутренних колебаний, переживая из-за того, что стеснят Голицыных, к ним переехала в 17-м году семья Тани. И ещё, вдруг, вспомнился её рассказ, как недоволен был её батюшка, когда в течение нескольких недель был вынужден принимать у себя в доме дальних родственников жены – Корсаковых…

Девушка внесла в комнату таз, расположила его на табуретке. Рядом поставила ведро с горячей водой. От воды шёл пар. В комнатке сразу стало как-то уютней.

– Вот, возьмите, – сказала она, протягивая ему, смущаясь, свой домашний халат, – Больше ничего не нашлось. Снимите рубашку, я попробую её отстирать и заштопать. А ещё у меня есть утюг. Быстро высушу. Вот полотенце. Я тоже пойду, умоюсь и сниму с себя эту иллюминацию, – закончила она, посмеиваясь над своим искрящимся платьем, и вышла.

Саша налил воду в таз и с наслаждением начал смывать кровь со своего тела. Боже мой, сколь мало надо человеку, чтобы почувствовать себя счастливым! Краюха хлеба, когда голоден. Глоток воды, когда испытываешь жажду. Крышу над головой, чтобы укрыться от непогоды. Вот, пожалуй, и всё. А если ещё и родная душа будет рядом, так тогда вообще счастье будет безграничным! Жаль только, что всё это понимаешь, когда потерял…

– Я могу забрать Вашу рубашку? – спросила девушка, заходя опять в комнату.

Саша уже помылся до пояса и растирал себя полотенцем. Обернулся и… застыл поражённый. Без грамма косметики перед ним сияло милое, родное лицо и он воскликнул:

– Варя?!

– Саша?! – одновременно с ним воскликнула Варя, узнав его по своему медальону, с застрявшей в нём пулей, болтающемуся на цепочке на его голой груди.

– Саша! Господи, Саша! Ты жив! Жив! – кинулась к Саше Варя, обняла и принялась целовать его пахнущее мылом тело, – Родной! Любимый! Единственный! Ты жив! Жив! Какое счастье! Господи! Не верю! Какое счастье!..

Саша поймал в ладони её лицо с безумными от счастья глазами, наклонился и поцеловал в губы. Её сладкие, мягкие девичьи губы доставили ему такое наслаждение, что он застонал.

– Тебе больно, родной? Больно? – всполошилась Варя, – У тебя кровь на губах. Я сейчас, сейчас помогу, – рванулась она из Сашиных объятий, чтобы куда-то бежать, что-то принести.

– Нет-нет! – остановил её Саша, – Никуда не уходи! Не бросай меня! Кровь – это ерунда. Слышишь? Это такая ерунда! Варя! Варенька! Родная! Как же я рад, что нашёл тебя!

11 апреля 1927 года, понедельник

13. Мансарда. Париж

Варя проснулась первая.

Ах, какая это была волшебная ночь! Какая сказочная! Она уже не верила, что подобное будет когда-нибудь в её жизни. Они не могли насытиться друг другом. Они оба плакали от нежности. Не могли разговаривать, вместо уст говорили их тела…