– Не будь к ней так строг, Перси. Ей нелегко пришлось, но она хороший человек. В конце концов, она простила меня… – он не договорил.
– Ты о чем? – спросил я. – За что простила?
Вдруг Гроуверу прямо-таки приспичило поиграть на свирели.
– Постой-ка, – прервал его я. – Первый раз ты был хранителем пять лет назад. Аннабет провела в лагере пять лет. Неужто она… и твое первое задание, которое закончилось трагически…
– Я не могу об этом говорить, – перебил меня Гроувер, и по тому, как дрожала его нижняя губа, я понял, что он готов заплакать. – Но там, у Медузы, мы с Аннабет решили, что этот квест какой-то странный. Что-то здесь не так.
– Ну еще бы. Меня обвинили в краже жезла, который спер Аид.
– Я не об этом, – сказал Гроувер. – Фур… то есть Милостивые были просто препятствием. Как и миссис Доддз в Академии Йэнси… Почему она так долго ждала и не нападала на тебя? И в автобусе они были не такими агрессивными, как могли быть.
– Мне они показались очень даже агрессивными.
Гроувер покачал головой:
– Они всё спрашивали: «Где это? Где?»
– Они искали меня, – напомнил я.
– Возможно… но мы с Аннабет думаем, что они искали не человека. Они кричали: «Где это?» Как будто о предмете.
– Чушь какая-то.
– Знаю. Но если мы чего-то не понимаем в этом квесте, а на поиск великой молнии остается всего девять дней… – Он посмотрел на меня так, будто ждал ответов, которых у меня не было.
Я подумал о словах Медузы: боги используют меня. Похоже, впереди меня ждало кое-что похуже обращения в камень.
– Я не был честен с тобой, – сказал я Гроуверу. – Мне плевать на великую молнию. Я согласился отправиться в Подземный мир, только чтобы вернуть маму.
Гроувер тихонько наиграл пару нот на свирели.
– Я знаю, Перси. Но ты уверен, что причина только в этом?
– Помогать отцу я не собираюсь. Ему нет дела до меня – а мне до него.
Гроувер посмотрел на меня с дерева:
– Слушай, Перси, я, конечно, не такой умный, как Аннабет. И не такой храбрый, как ты. Но я неплохо распознаю эмоции. Ты рад, что твой папа жив. Тебе приятно, что он признал тебя, и в душе тебе хочется сделать так, чтобы он тобой гордился. Поэтому ты отправил голову Медузы на Олимп. Ты хотел, чтобы он знал, что ты сделал.
– Да ладно? Может, у сатиров эмоции не такие, как у людей? Потому что ты ошибся. Плевать мне, что он думает.
Гроувер подтянул ноги на ветку:
– Хорошо, Перси. Как скажешь.
– К тому же пока мне нечем хвастаться. Не успели мы выехать из Нью-Йорка, как застряли здесь без денег и без транспорта.
Гроувер смотрел в ночное небо, словно размышляя над этой проблемой.
– Давай лучше я подежурю первым? А ты поспи.
Я хотел возразить, но он начал играть Моцарта. Музыка была такой тихой и приятной, что у меня защипало в глазах, и мне пришлось отвернуться. Еще несколько тактов концерта для фортепиано № 12 – и я уже спал.
Во сне я стоял в темной пещере перед зияющим колодцем. Вокруг меня роились серые прозрачные создания. Откуда-то я знал, что эти шепчущие клочья дыма – души мертвых. Они цеплялись за мою одежду, тянули меня назад, но меня влекло вперед, к самому краю расселины.
Я посмотрел вниз, и у меня закружилась голова.
Колодец был невероятно широким и абсолютно темным, и я знал, что, скорее всего, дна у него нет. И все же мне казалось, что нечто желает подняться из бездны, нечто огромное и злое.
–
Над зияющей пропастью возникло мерцающее изображение: мама, замершая за мгновение до того, как она исчезла в золотом сиянии. Ее лицо было искажено мукой, как будто Минотавр еще сжимал ей горло. Она смотрела прямо на меня, и взгляд ее умолял: «Беги!»
Я хотел закричать, но голос меня не слушался.
Из колодца раздался холодный гулкий смех.
Невидимая сила потащила меня вперед. Еще чуть-чуть – и я рухнул бы в бездну.
–
Души умерших шептали мне:
–
Образ мамы начал таять. Невидимая хватка существа из бездны стала крепче.
Я понял, что ему вовсе не хочется затянуть меня внутрь – ему хотелось, цепляясь за меня, вылезти
–
–
Кто-то тряс меня.
Я открыл глаза и понял, что наступил день.
– Отлично, – сказала Аннабет. – Наш зомби ожил.
После сна меня била дрожь. Мне казалось, что существо из бездны все еще сжимает мне грудь.
– Я долго спал?